"Михаил Берг. Письмо президенту " - читать интересную книгу автора

письменной форме? Да, не могу, потому что отношусь к письменному слову с
трепетом и обдумываю, что называется, каждую запятую. Прекрасно, мы никуда
не торопимся (шел уже четвертый час нашей в высшей мере увлекательной
беседы). Нет, мне не хватит времени до начала следующего мероприятия в этом
зале, и, кроме того, знаете ли, для меня письмо - функция свободного
человека; я, может быть, и опишу все это, но не сейчас, а когда-нибудь
потом, и тогда это будет многостраничный роман, возможно, вроде так
понравившегося вам романа Отражение в зеркале. Ну и так далее, эта тема
заняла у нас еще почти час.
У моего собеседника были сильные доводы, например, такой: вы думаете,
мы здесь с вами беседуем, потому что мне интересно - так вот, не только
поэтому, я еще нахожусь на работе, и должен прийти и доложить начальству,
так и так, наш разговор с Михаил Юрьевичем Бергом имел пусть не слишком
большой, но результат, выраженный вот в этом документе. В ответ твой коллега
слышал уже известную вариацию на тему о том, как пишутся романы писателями,
ощущающими особую ответственность перед словом. Тогда следовал следующий
довод - вы, Михаил Юрьевич, без сомнения, принципиальный человек, но у всех
свои принципы, не только у вас, но и у нашего с вами государства. Вы
соблюдаете свои правила, в том числе чести, государство чтит свои, которые
называются уголовным кодексом. Да, есть добрая воля, которая может быть
правильно понята и принята, а может быть и отвергнута. Ваше право. Но на
этом все не кончится, надеюсь, это вы понимаете. Я должен вернуться на
работу и составить рапорт, который ляжет очередной страничкой в ваше дело, а
там - смею вас уверить - достаточно материалов, чтобы в любой момент
предъявить вам обвинение по статье 190 прим., ну, а если вы будете
упорствовать, то и не только. Короче от вас зависит, какой документ
продолжит наши с вами отношения.
Признаюсь, все это было неприятно, я чувствовал, что его угрозы
основательны, но также знал, что не имею право ничего писать и ничего
подписывать во время вот такой вот полуофициальной беседы, которую он,
оказывается, задумал сделать официальной. У меня был один козырь -
доказывать свою правоту так, как я мог; и здесь я опять вернусь к одной
составляющей нашей беседы, которую я сознательно опустил. Дело в том, что я
в этот период был увлечен философией Серебряного века и на протяжении всего
разговора постоянно черпал в этой философии доказательную базу, и именно
это, как мне показалось, сыграло существенную роль. Моему собеседнику явно
также импонировала философия Шестова, Розанова и Булгакова, каковую я успел
узнать глубже его (все-таки представитель свободной профессии, нет нужды
гоняться за идеологическими диверсантами). Это давало мне постоянный, скажем
так - моральный перевес. Неоднократно я ловил на себе его
изумленно-уважительные взгляды, он, очевидно, ожидал, что я буду цитировать
что-то, в его представлении, человеконенавистническое вроде Мальтуса и
Ницше, а вот на доводы Бердяева он далеко не всегда мог привести
контраргумент соответствующей силы.
Короче, еще полчаса пререканий, и он сдался. Хорошо, пусть сегодня
будет по-вашему, демонстрируя усталость, сказал он, история покажет, кто из
нас был прав. Однако я напоследок хочу сказать вам следующее - меня вы,
конечно, в состоянии обмануть. Нет, нет, я не утверждаю, что вы меня
обманули, просто предполагаю, что это возможно: меня, как человека с
определенным опытом и определенными знаниями, естественно ограниченными, вы