"Николай Бердяев. Миросозерцание Достоевского" - читать интересную книгу автора

воля будет, когда дело доходит до таблички и до арифметики, когда будет одно
только дважды два четыре. Дважды два и без моей воли будет четыре. Такая ли
своя воля бывает". "Не потому ли, может быть, человек так любит разрушение и
хаос, что сам инстинктивно боится достигнуть цели и довершить созидаемое
здание. И кто знает, может быть, что и вся-то цель на земле, к которой
человечество стремится, только и заключается в одной этой беспрерывности
процесса достижения, иначе сказать в самой жизни, а не собственно в цели,
которая, разумеется, должна быть не иное что, как дважды два четыре, т. е.
формула, а ведь дважды два четыре есть уже не жизнь, господа, а начало
смерти" (курсив мой. - Н.Б.). "И почему вы так твердо, так торжественно
уверены, что только одно нормальное и положительное, одним словом, - только
одно благоденствие человеку выгодно? Не ошибается ли разум-то в выгодах?
Ведь, может быть, человек любит не одно благоденствие, может быть, он равно
настолько же любит страдание, до страсти... Я уверен, что человек от
настоящего страдания, т. е. от разрушения и хаоса, никогда не откажется.
Страдание - да ведь это единственная причина сознания".
В этих потрясающих по гениальности, по остроте ума мыслях нужно искать
первоисточник всех открытий, которые Достоевский делает о человеке на
протяжении всего своего творческого пути. К человеку должна быть применена
не арифметика, а высшая математика. Судьба человеческая никогда не
основывается на той истине, что дважды два четыре. Человеческая природа
никогда не может быть рационализирована. Всегда остается иррациональный
остаток, и в нем - источник жизни. Невозможно рационализировать и
человеческое общество. И в обществе всегда остается и действует
иррациональное начало. Человеческое общество не муравейник, и не допустит
человеческая свобода, которая влечет к тому, чтобы "по своей глупой воле
пожить", превращения общества в муравейник. Джентльмен с ретроградной и
насмешливой физиономией и есть восстание личности, индивидуального начала,
восстания свободы, не допускающей никакой принудительной рационализации,
никакого навязанного благополучия. Тут уже определяется глубокая вражда
Достоевского к социализму, к Хрустальному Дворцу, к утопии земного рая. Это
потом до глубины раскроется в "Бесах" и в "Братьях Карамазовых". Человек не
может допустить, чтоб его превратили в "фортепианную клавишу" и в "штифтик".
У Достоевского было исступленное чувство личности. Все его миросозерцание
проникнуто персонализмом. С этим была связана и центральная для него
проблема бессмертия. Достоевский - гениальный критик современного
эвдемонизма, он раскрывает несовместимость его со свободой и достоинством
личности.
Был ли сам Достоевский человеком из подполья, сочувствовал ли он идейно
диалектике человека из подполья? Этого вопроса нельзя ставить и решать
статически. Он должен быть решен динамически. Миросозерцание подпольного
человека не есть положительное миросозерцание Достоевского. В своем
положительном религиозном миросозерцании Достоевский изобличает пагубность
путей своеволия и бунта подпольного человека. Это своеволие и бунт приведут
к истреблению свободы человека и к разложению личности. Но подпольный
человек со своей изумительной идейной диалектикой об иррациональной
человеческой свободе есть момент трагического пути человека, пути изживания
свободы и испытания свободы. Свобода же есть высшее благо, от нее не может
отказаться человек, не перестав быть человеком. То, что отрицает подпольный
человек в своей диалектике, отрицает и сам Достоевский в своем положительном