"Нина Берберова. Облегчение участи" - читать интересную книгу автора

- Да ведь наверное это обойдется ему в целый капитал, если он так не
молод.
- Обойдется. Но он богат.
Алеша помолчал, потрогал стаканы, облизнул сладкий палец.
- А потом что?
- Нужно иметь первые пять тысяч франков, - сказала она просто. И сама
выпила, полуприкрыв глаза.
Он посмотрел на нее и вдруг опять засмеялся, но уже по-другому влажным,
мечтательным смехом.
- А ведь хорошо бы было, маменька, дорогая, - забормотал он, и что-то
счастливое засветилось у него в лице. - Ах, как хорошо бы было! Неужели это
возможно? И таким честным, таким добрым путем? Я, вы знаете, маменька, я
ведь люблю честное, я совсем не подлец какой-нибудь; никого не мог бы убить,
например, и даже ограбить не мог бы. В жизни своей ничьей жены не соблазнил,
клянусь, предпочитал всегда свободных женщин, и за мной, если вспомнить,
настоящих грехов никаких и нет. За что я страдаю так? - застыл он, выжидая,
пока слезы уйдут под веки. - Боже мой, за что? Характер у меня не плохой, я
чистоплотен, вежлив, а если я не читаю там стихов каких-нибудь или в
концерты не хожу - так ведь это же не преступление.
Она слушала его бормотание. В комнате смеркалось. Шелковые куклы на
диване никли длинными носами в фестоны пестрых своих платьев. Потом она
встала, зажгла свет, напудрилась, надела высокую, странную шляпу и увела его
с собой в магазины. И ей было приятно, что он молод, недурен собой, чем-то
по прошлому так близок, и что они вместе сделают это дело, которое ей не
дает покоя вот уже год.
Когда теперь он вспоминал - очень редко - об этом старике, которому
оказалось шестьдесят девять лет (он узнал его точный возраст, когда, по всем
правилам страхового искусства, явился к нему уже с врачом для осмотра, для
подписания полиса и первого взноса), - когда он вспоминал теперь об этом
очаровательном, сребровласом, хрупком старике, который подарил ему, когда
все было кончено, записную книжечку, в которую сбоку был воткнут карандашик,
а потом, очень скоро, умер, ему казалось, что это было так давно, на пороге
детства и зрелости. О, каким он был стыдным щенком, когда нищенствовал, и
падал, и давал объявление, и вез Клавдию Ивановну из больницы домой, опять в
нетопленую комнату, опять на поденную работу! Но вспоминал он об этом очень
редко, и постепенно даже все это - встреча с Ксенией Андреевной, новые
рубашки, "ма кузин", вечерние шахматы с мосье Робером, перелистывание нот на
пюпитре, когда он уютно и нежно разбирал Шумана, все это так согнулось и
скривилось в памяти, что становилось противно и смешно вызывать его из
мыслей, где оно дремало. Жизнь шла теперь такая другая, такая бойкая,
гладкая, жил он так свободно, так уверенно, позволял себе такие встречи и
настолько был сам себе хозяином, что иногда свистал какой-нибудь модный
фокстрот на всю чисто убранную, удобную, холостую квартиру.

2

Утро было свежее, яркое; уже два раза успело выблеснуть солнце, и два
раза обрушивался дождь, лакируя мостовую. Небо было лазурно и черно, ветер
по животному раздражал ноздри, когда Алексей Георгиевич вышел в котелке, с
зонтиком и портфелем, пошел по тротуару и свернул к остановке автобуса. Лицо