"Александр Бенуа. Жизнь художника (Воспоминания, Том 1) " - читать интересную книгу автора

газетах, и вот им бабушка и предпочитала продавать свои редкости, так как
таким образом легче удавалось оставлять сделку в тайне. На вырученные деньги
бабушка, не затрагивая скромного капитала, ехала затем в Венецию, где и
проводила в необходимой для ее души атмосфере два или три месяца.
Было время, когда эти поездки бабушки я ценил чисто эгоистически. Она
привозила оттуда мне, младшему из ее внуков, то труппу преуморительных
фантошек, то целый театрик. Но позже я уже негодовал, когда узнавалось, что
безвозвратно ушла та или другая из бабушкиных художественных драгоценностей,
негодовали и другие члены семьи, предлагая вперед самим покупать то, что она
обрекала на продажу. Бабушка все же предпочитала свой способ - по крайней
мере не влекший за собой "лишних разговоров".
В последние годы своей жизни бабушка очень изменилась. Что-то не
ладилось с ногами и она утратила свою прелестную легкость поступи: ей
приходилось опираться на костыль. Однако лицо, хоть и превратилось в
старушечье, оставалось в своем роде привлекательным и необычайно
благородным. Теперь она еще более напоминала осанку и ласковую
величественность Екатерины II, какими мы себе представляем их по портретам
Государыни. И тем более контрастными сделались всякие причуды и чудачества
бабушки, с годами только усилившиеся. Ее franc parler, бывший когда-то
только чарующим, теперь приобрел почти карикатурную по своей резкости форму.
Не совершенно отвыкла Ксения Ивановна и сдерживать свои порывы гнева,
выражавшиеся подчас совершенно недопустимым образом. Другие чудачества
бабушки носили невинный характер. К ним относилось и то, что она поминутно и
по всякому поводу восклицала:
"Sant' Antonio di Padova..." Это восклицание она затем руссифицировала
и превратила в совершенно фамильярное: "Святой Антон", и даже просто
"Антошка".
За это маленькие правнуки ее, дети Жени Кавоса, прозвали ее
"бабушкой-Антошкой" и под этим прозвищем она стала известна и в более
широких кругах.
Милая "Бабушка-Антошка". Я чувствую здесь потребность высказать ей
несколько слов специальной и личной благодарности. Ксения Ивановна, быть
может, памятуя как ей трудно было преодолеть в начале разные противодействия
и недоброжелательства в том обществе, в которое она вступила, относилась
вообще снисходительно, а то и просто покровительственно к разным,
возникавшим в нашей семье романам. Необычайно милостиво относилась она и к
моему "роману жизни" и это в такие времена, когда обе наши семьи были
оскорблены нашим поведением не менее, нежели родные Ромео и Джульеты.
Подумайте только. Шура стал ухаживать за Атей Кинд - за сестрой той самой
Марии Карловны, "с которой только что разошелся его брат Альберт" или "Атя
собирается замуж за Шуру Бенуа..." Напротив, бабушка Кавос, питавшая
несомненную симпатию к моей возлюбленной, только повторяла "пусть делают,
что хотят, и вы увидите, что они найдут друг в друге счастье". Впрочем
бабушка и вообще отличалась большой "сердечной мудростью" и прозорливостью.
В свойственной ей шуточной форме, смешивая русские, французские и
итальянские выражения, она иногда делала очень меткие характеристики или
освещала какое-либо "создавшееся положение" с надлежащей стороны.
Естественно, что ее привлекали к себе люди с родственной душой. Ей моя Атя
именно тем и нравилась, что больше, чем в других, она в ней находила
прямодушие, природную веселость и решительное отсутствие ломанья или позы.