"Александр Бенуа. Жизнь художника (Воспоминания, Том 1) " - читать интересную книгу автора

Полным контрастом Ольги Ивановны была Степанида, которую обыкновенно
звали Степой и к которой обращались на "ты" тогда, как Ольгу Ивановну
величали на "вы". Степанида была сущая деревенщина. Она была взята в дом в
качестве кормилицы брата Михаила (в 1862 г.) и затем так и застряла
навсегда, однако решительно не поддаваясь какой-либо цивилизации. Она
неаппетитно хлюпала носом, иногда даже украдкой сморкалась в пальцы, любила
выпивать, имела говор типично простонародный, с растяжкой, а временами
скороговоркой, бухалась в случае провинности господам в ноги, крестилась,
божилась и клялась, охотно наговаривала на других, на кухонных же балах
плясала до упаду, была сердцеедкой и обладала очень влюбчивым сердцем. От
дворника Василия она прижила несметное количество детей, которые однако
перемерли в младенчестве.
Мы, барчуки, имели привычку шутить со Степанидой, ее дразнить и
разыгрывать. Какие-либо наши пожелания мы высказывали непременно в форме
приказов. Мы делали Степаниде и грозные выговоры, а иногда даже, к великому
огорчению мамы, колотили ее по ее сутулой спине, что впрочем, несомненно, ей
самой нравилось, ибо она при таких расправах только хихикала и
приговаривала: "Да ну вас, Шуренька (Мишенька, Коленька). Ведь больно,
больше, ей Богу, не буду. Ишь рука какая тяжелая, даром, что маленький".
Когда Степа выходила со двора, то она довольствовалась тем, что кутала
голову в платок, а на себя надевала какую-то ветошь с барского плеча, тогда
как у Ольги Ивановны водились шляпы с цветами и с перышками, в зимнее же
время она щеголяла в атласной ротонде с меховым воротником.
По странной игре судьбы - классовое их положение было как раз обратное
их "положению в свете". Степа, по паспорту, была "панцырной бояркой", т. е.
вдовой "панцырного боярина", следовательно "почти дворянка" (Сословие
панцырных бояр восходило до времени Иоанна Грозного, при котором были
поселены по границе с Литвой мелкопоместные дворяне на обязанности которых
лежало владеть панцырем и конем. Представителей этого курьезного пережитка
было в XIX веке всего не больше горсточки, да возможно, что муж Степаниды
был единственным и последним из этих служилых людей...), тогда как Ольга
Ивановна родилась в крепостном состоянии, а получила свободу всего девять
лет до моего рождения.
Впрочем, Степанида ничуть не кичилась своей, весьма относительной
знатностью (да к тому же муж ее давным давно пропал без вести), а узнали мои
родители об этом ее ранге только из паспорта, содержание которого
неграмотной Степаниде было неведомо.
Типичнее всего Степанида становилась в дни своих именин, которые
праздновались в нашей обширной кухне при сборе всей соседней дворни. Это
были гомерические пиры, на которые уходило не мало из ее сбережений
(значительную часть таковых составляли те начаи, которые она получала с
гостей в особо торжественные дни - на именины моего отца и на Новый год).
Зато какое же обилие и разнообразие всяких яств было тогда разложено по
бесчисленным тарелкам и блюдам. И сколько же бутылок пива и водки
выстраивалось рядами по подоконникам и просто на полу. Все это за ночь
поглощалось и выпивалось и одновременно специфический дух от этой вакханалии
распространялся, несмотря на тщательно закрываемые двери, по всей квартире.
Доносился из далекой кухни и шум многолюдного общества, а также звуки
гармоники и скрипки, под которые шел неистовый топот сапожищ по полу,
сопровождаемый обязательно криками и визгами "дам".