"Александр Бенуа. Жизнь художника (Воспоминания, Том 1) " - читать интересную книгу автора

Всякую вещь Васильев умел охарактеризовать с тонкостью, с вежливой
строгостью отрекомендовать, а когда все было забрано, то начиналось щелканье
на счетах и записывание в книгу, лежащую на окаймленной галерейкой конторке.
Если во время конференции в лавку входили другие покупатели, то их
обслуживал приказчик, сам же Васильев никогда бы не дерзнул оторваться от
совещания с "генеральшей Бенуа", а генеральша не спешила, обдумывала,
принимала и отменяла решения, заставляла снова бежать за какой-либо пробой.
Было что-то внушительное и трогательное в этой своеобразной, основанной на
взаимном уважении, беседе между моей тихой, совершенно не требовательной для
себя, совершенно не лакомой мамочкой и этим степенным и даже строгим
стариком, великим знатоком в своей области, умевшем уловить желание клиента
с полуслова...
Другим фаворитом мамы на рынке был ютившийся в погребном помещении (под
помянутым сводчатым ходом), зеленщик Яков Федорович. В этой лавке, с ее
почти всегда на улицу отворенной дверью, зимой стояла стужа, а хозяин, дабы
не замерзнуть, вынужден был непрестанно подчеваться чаем. Три проворных
мальчика шмыгали, как крысы, принимая отрывистые приказания, снимали со
своих мест товары, укладывали, вешали, завертывали то и дело приговаривая:
"Еще чего не прикажете"? Если у Васильева пахло чем-то пряным, заморским,
далеким, то здесь пахло своим: лесами, огородами, травой, дичью. Здесь вас
встречала при входе висящая оленья туша в своей бархатистой коричневой
шкуре, здесь кучками, отливая бурыми перышками, лежали рябчики, тетерки, а
среди них красовался черный с синим отливом глухарь. А сколько еще всякой
живности было вперемежку со всевозможными произрастаниями, начиная с едва
пустившего тоненькие побеги крес-салата в аппетитных миниатюрных, выложенных
ватой, корзиночках, кончая морковью, репой, свеклой и луком. У Якова
Федоровича была довольно-таки жуликоватая физиономия, но я сомневаюсь, чтобы
и он дерзал надувать госпожу Бенуа, - уж больно ценилась такая
покупательница, уж больно она сама во все входила, все самолично проверяла.
От Васильева закупленный товар присылался; из зеленной огромную корзину
тащил прямо за нами один из мальчиков и делал он это с удовольствием, ибо
знал, что получит целый двугривенный на-чай.
Всего, впрочем, про Литовский рынок не перескажешь, хоть и
соблазнительно было бы в воображении проникнуть в мучной лабаз, учреждение
довольно унылое, где хозяин был неимоверной тучности, но где мне нравилось
то, как медными совочками черпаются из мешков крупы для моих любимых каш:
ячменной, смоленской, пшенной, гречневой, манной и ими заполняются с
потрясающей сноровкой свернутые из бумаги "фунтики". Здесь опять-таки
удивительно тонко, солидно и сдобно пахло, вызывая в представлении поля,
мельницы, печи с хлебами и пирогами. Впрочем, больше всего из запахов я,
пожалуй, любил те, которыми была напитана колбасная и самая простецкая из
всех лавок - "мелочная". Но тут я уж отступаю от принятой топографической
системы, ибо "наша" колбасная лежала на углу Екатерингофского и
Вознесенского проспектов, тогда как "наша" мелочная, принадлежавшая торговцу
Ключкину, занимала с незапамятных времен угловое помещение в первом этаже
самого дома Бенуа. Запах колбасной интернационального характера. Так же
вкусно пахнет всюду, где торгуют всякими наперцованными и копчеными
изделиями из свинины - будь то в России, во Франции или в Германии. Но запах
русской мелочной нечто, нигде больше не встречающееся, и получался он от
комбинации массы только что выпеченных черных и ситных хлебов, с запахами