"Пьер Бенуа. Соленое озеро " - читать интересную книгу автора

моего обращения с вами.
Да, в самом деле, ничего не может быть другого; это страх перед будущим
прежде всего; затем тяжесть гнусного прошлого, которое беспрерывно будет
тяготеть над нею и отравлять счастливые минуты, если они выпадут ей на долю
в жизни. Наконец - увы! - ужасные материальные заботы. Аннабель, без
сомнения, сама виновна в своем разорении, но теперь не время упрекать ее в
этом. Тогда что же? О, урсулинки в Сан-Луи, конечно, для начала дадут ей
приют, и с какой радостью. Но, я это хорошо знаю, если подобную помощь
оказывают человеку, который никогда не в состоянии будет расплатиться, то
это делается всегда с тайной мыслью, что в один прекрасный день... Но
Аннабель, это факт, не имела религиозного призвания. Неужели оно развилось у
нее под влиянием всех этих пертурбаций? Не думаю... И отец д'Экзиль,
вздрагивая, сознался самому себе, что ему невыносима была мысль о
накрахмаленном апостольнике на лбу у Аннабель.
Стало холоднее. Неужели уже наступает заря? Значит, рассветет, а я ни
минуты не спал. Что это сейчас за шум? Это не Мина, не жалобы ветра, не
шакалы. Боже мой, шаги на дороге! Да, это шаги. И люди, и лошади. К счастью,
они слышатся в направлении, противоположном Соленому Озеру. Только бы у них
не явилось мысли отдохнуть здесь! Присутствие мула в помещении,
предназначенном для путешественников, наверное, вызвало бы ссору. Американцы
очень высоко ставят понятие о человеческом достоинстве. Со своей стороны, я
нахожу, что надо избегать ссор, особенно, когда с тобою женщина, которую
всегда легко расстроить... Они приближаются: проходят мимо; прошли.
Какое счастье! Я, может быть, засну. Не шевелись, добрый мой Мина. Но я
сам теперь верчусь во все стороны... Поймаю ли я, наконец, тебя, неуловимый
сон... Тише! Что там? Опять шум. Тот же шум, что сейчас был, но только как
будто усиленный, и теперь он слышится со стороны города. Вот они! И на этот
раз они останавливаются. Входят в хижину... вошли!
Боже! Этот отвратительный голубоватый свет. Хижина полна дыма. А!
понимаю, они подожгли траву, сухую траву, на которой она спит, она,
Аннабель! Но, несчастные, кто же вы такие ? А, узнаю вас, мрачные
ангелы-разрушители, Даниты проклятые! Напрасно думал я, что победил вашего
подстрекателя. Вы хотите свою добычу, не правда ли? Ну а меня, меня? Вы
думаете, что я останусь один после того, как вы похитите у меня это
единственное в мире существо! А я, а я!.. Ах, поздно, ее уже нет...
Отец д'Экзиль, сердитый, выпрямился; в хижину волнами проникал туманный
голубой утренний воздух. Он был один с мулом, мирно щипавшим сухую траву,
служившую ложем для Аннабель.
Одним прыжком иезуит очутился вне хижины. Ледяной предрассветный ветер
развеял дым в его мозгу. Безграничный вздох облегчения вырвался из его
груди: молодая женщина была тут.
Аннабель сидела на самом краю плоскогорья, шагах в тридцати от него.
Она смотрела вдаль. Выступая из-за вершин горной цепи Уосеч, выплывало
солнце. Свет его начинал разливаться по всей долине. Занимался
восхитительный день.
Отец д'Экзиль тихо подошел к Аннабель Ли. Она не обернулась. Он подошел
совсем близко и мог сколько угодно разглядывать ее. Впервые увидел он ее
опять при безжалостном дневном свете и вздрогнул. Теперь он разглядел ее
волосы, недавно еще столь роскошные и прекрасные, теперь запыленные,
уменьшившиеся на три четверти, стянутые сзади на затылке в маленький, жалкий