"Андрей Белый. Начало века (Воспоминания в 3-х кн., Книга 2) " - читать интересную книгу автора

пес, ожидающий кость, хвостом машет ритмически, когда отец над ним дергает:

Едва я принял власть, на нас восстал Сидон.
Сидон я ниспроверг; и камни бросил в море.
Египту речь моя звучала как закон11.

- "Ишь какой, Ассаргадон: тоже - мужик!" - поглядывает на меня;
ассиро-вавилонский стиль импонирует; он любит романы Эберса:12
- "Профессор, египтолог, а пишет романы!" Привезенный им роман
Мережковского "Юлиан"13 в его вкусе: являются бородатые философы и говорят
против "попов", растерзавших математика, Гипатию, чего отец им не может
простить:
- "Сожгли Бруно, преследовали Галилея!" Мережковский удовлетворяет;
семейство Соловьевых имеет нечто против него; отец взволнован влиянием на
меня Соловьевых; он готов уступить Мережковского мне, лишь бы я повторял:
- "Владимир Соловьев - больной-с!"
Брюсова он не ругает; восклицание о "бледных ногах" считает
чудачеством; сам при случае может дернуть строкой подобного рода,
посвящаемой... Дарье; прочел прачке Ларионовне стихи, сознавая их ужас:

И вскричал тут Алексей,
Муж ее больной:
"Не ропщи и зла не сей,
И не плачь, не ной,
Ларионовна, старушка,
А белье стирай.
За свои труды, ватрушка,
Прямо пойдешь в рай!"

"Ватрушкой" ужасал мать; "бледные ноги" скорей забавляют:
- "Черт дери, - чудачище!"
Страшнее старушка Коваленская, защищающая поэзию пяти убийств в драме
Шиллера:
- "Ложный пафос... Больная старушка!"
Брюсов для отца не больной: озорник, мужичище, пишущий в стиле Кузьмы
Пруткова.
Узнав, что Брюсов чуть ли не оставлен при профессоре В. И. Герье, он
решил:
- "Чудак!"
Решил; и - успокоился.
Он знал, что Бугаевы - "хорохоры": брат Жоржик и брат Володя; он
требовал, чтобы мои "чудачества" были бы обоснованны; и - по пунктам: пункт
"а", пункт "бэ", пункт "вэ".
В сфере естествознания он принимал мои взгляды; они же - отстой его
собственных.
Запомнилось последнее лето в деревне, проведенное с ним, когда уже
задыхался он;14 но сквозь задох детски вперялся в закат; и шептал:
- "Хорошо-с! Рай, Боренька, - сад-с: и только-с! Мы, - раскидывал
руки, - в саду-с!"
Такими вставками конкретизировал свои философские тезисы.