"Андрей Белый. Начало века (Воспоминания в 3-х кн., Книга 2) " - читать интересную книгу автора

когда мы с грохотом выбрасывались на крышу из окон лаборатории, начиналось
лазанье по карнизу и по перилам: со стаканом чаю на голове (мой номер).
Я появлялся в обществе, где музицировали и пели; меня выбирали
распорядителем на концертах; между писанием и теоретизированием я находил
время распространять билеты, благодарить Никиша и Ван-Зандт;22 были
слабости: к хорошо сшитой одежде; но стиль "белоподкладочника" был
ненавистен; раз кто-то сказал:
- "Белый ходит с Кантом".
Разумелся философ: Иммануил Кант; было понято: - "белый кант"
студенческого сюртука, которым шиковали дурного тона студенческие франты;
каламбур характерен для мозгов мещан: в этих мозгах превращалось хождение
Белого с Кантом (книгою Канта) в "белый кант" сюртука; однажды меня пустили
без одежд, но в маске по собственной вилле, которой не было, - кончики
языков модернистических дамочек и роговые очки кавалеров: от желтой прессы.
- "Как, вы есть Белый! - воскликнул глупый присяжный поверенный,
встретив меня за обедом у И. К. 2 . - Вы так скромны!"
Он думал: моя программа-минимум - битье зеркал.
И я решительно разочаровал Дягилева, познакомясь с ним осенью 1902
года; Дягилев жаловался на меня Мережковскому:
- "Я познакомился с Белым... Я думал, что он запроповедует что-нибудь,
а он - ничего!"
Дягилеву хотелось видеть меня юродивым; его оскорбил мой вид студента,
любящего поговорить о... Менделееве; внутренняя жизнь - одна; вид - другое;
вид был выдержанный; недаром профессора проспали нарождение декадента; он
сидел в месте сердца, пока рука студента подавала приличные "рефератики",
вызывавшие приличные надежды в приличном обществе.


КРУЖОК ВЛАДИМИРОВЫХ

Прорвавши кордон из профессоров, к нам являются новые люди; и эти люди
ходят - ко мне.
Я переживаю приятное знание, что ко мне, к Петровскому, к Владимирову
прислушиваются; квартира Владимировых - эмбрион салона; чайный стол М. С.
Соловьева - эмбрион академии, в которой родители моего друга Сережи и я с
другом, различаясь в возрасте, - заседающий центр, где, себя ища, начинаем
законодательствовать; непонимающие не фыркают, как студент Воронков (ныне
профессор) во время моих занятий: по остеологии.
- "Когда говорит Бугаев, - не понимаю: точно китайский!"
Отныне "язык" мой принят в кучке, добровольно пришедшей к нам из других
обществ, где выражаются понятно, но скучно.
До 1901 года мой разговор с друзьями - разговор с глазу на глаз;
происходит он - в университетском коридоре, под открытым небом: в Кремле, на
Арбате, в Новодевичьем монастыре или на лавочке Пречистенского бульвара; я -
перипатетик24, развиваю походя свою философию жизни; поднимая руку над
кремлевской стеной, я клянусь Ибсеном и Ницше, что от быта не останется
камня на камне.
Раз я свергаю с перил моста в желтые воды Москвы-реки только что
вышедшую "Книгу раздумий" со стихами Брюсова, Курсинского, Бальмонта и
Модеста Дурнова25. Как был сконфужен года через полтора, когда выслушал от