"Андрей Белый. Начало века (Воспоминания в 3-х кн., Книга 2) " - читать интересную книгу автора

воскресники; на него приглашали посторонних, как на... Патти.
Или: С. М. Соловьев, гимназист шестого класса, удивляющий Брюсова, юный
поэт, философ, богослов, тоже не лезущий в карман за словом, а подчас
откалывающий такие штуки, что старики и старушки надрывали животики.
Или: А. С. Петровский, дельный химик с резко выраженными интересами к
проблемам научной методологии, читавший и Аполлона Григорьева и Розанова,
которого "Легенду о великом инквизиторе"35 он мне подсунул, - юноша,
высказывавший тончайшие истины, тогда новые, о Лермонтове, Соловьеве,
интересовавшийся еврейским языком и т. д.; опять-таки он был уникумом.
Или: А. С. Челищев, студент-математик, ученик консерватории,
композитор, высокий, стройный, тонкий, умеющий при случае и осмеять; зазвав
к себе, он умел приподнять маску весельчака и в беседе коснуться крайних
вопросов: о смысле жизни; и потом, сев за рояль, сыграть балладу Шопена; это
был увлекатель сердец; он же - беспощадный осмеятель... с ядом;36 он мог
быть зол, остр, груб... до беспощадности; но жало прятал в обличие
болтуна-музыканта; он заговаривал на тему о высшей математике; в нем было
что-то и от героя, которого силился изобразить Пшибышевский.
Пленил отца, очаровал мать и меня при первом же появлении у нас в доме;
пленял всех, когда являлся; наедине был угрюм;37 поздней я в нем натолкнулся
на эгоизм; но он умел скрыть дефекты и быть гвоздем: любого журфикса; у нас
он был не соло, а рядовым; его яркость в обрамлении Эллиса, Соловьева,
Владимирова не казалась яркой.
- "А у вас интересно", - говорили не раз случайные посетители моих
воскресений 1903 - 1904 годов; эти случайные посетители были гостями матери;
и иные из них были некогда посетителями отцовских журфиксов; но они
постепенно притянулись к нам.
И бурное веселье царило на собраниях у В. В. Владимирова, куда попадали
вместе с молодежью и знакомые матери моего друга, и просто случайные
посетители.
Попавшие просились бывать; аргонавтический центр обрастал партером из
приходивших на Эллиса, Челищева, Эртеля; спор, стихи, чередующиеся с
эскападами Челищева и Эллиса, великолепное исполнение романсов Глинки А. В.
Владимировой, - все являло комедию "Дэль артэ", необычайную в среде, где
журфикс - законом положенные часы для совместного изживания скуки.
А С. Л. Иванов - умница, с наукой в груди, с интересами к педагогике;
не сухарь, а каламбурист, подхватывающий дичь и раздувающий ее до
балаганного гроха; в перце его жил Раблэ, поданный под соусом Эдгара По,
которого он вряд ли читал, отдавая свободное время науке; высокий, шест с
набалдашником, вооруженным очками, бледный, худой, угловатый, произносящий с
невозмутимой серьезностью вещи, от которых бы пал и слон.
Не забуду его "галопа кентавра" мимо стен Девичьего монастыря - к
прудику: руки - в боки, глаза навыкате, щеки - пузырем; черная морщинка,
перерезающая лоб: точно спешит на кафедру; "ученый муж" - инсценировщик моих
стихов о кентаврах; мы их разыгрывали в подмосковных полях по предложению С.
Л. Иванова с таким тщанием, точно кентавр - биологическая разновидность,
которого костяк поставлен в Зоологическом музее; юмор его - внесение
докторальности и критической трезвости в чушь; и чем она чудовищней, тем
проще, доричней говорил о ней С. Л. Иванов; так дело обстояло и с кентавром:
и "кентавр" в исполнении Иванова был тем именно, который вам хорошо
известен: по полотнам Штука.