"Андрей Белый. Начало века (Воспоминания в 3-х кн., Книга 2) " - читать интересную книгу автора

"аргонавтов", эмбрион которого - студенческий кружок; и первый сборный пункт
этого кружка - квартира Владимировых, где серьезные мысли вырастали из
шуток, умеряемых звуками рояля, за который садился Челищев; пленительный
голосок А. В. Владимировой интерпретировал Глинку, Грига и Шумана.
Условлюсь с читателем: мои воспоминания посвящены не столько людям, чья
жизнь поместилась на книжную полку в виде "собрания сочинений", сколько
становлению устремлений, воодушевляющих нас к ошибкам и достижениям; а эти
влияния - газообразные выделения химического процесса, возникавшего от
пересечения, столкновения и сочетания людей, отплывших каждый на собственной
шлюпке от старого материка, охваченного землетрясением, и выброшенных на
берег неизвестной земли для решения вопроса, Индия она иль... Америка; жизнь
вместе этих колонистов, подчас вынужденная, провела черту в биографии
каждого; каждый из нас - человек d двойной жизнью; жизнь "до" и жизнь
"после" отплытия имеет разную судьбу; бывший завоеватель в условиях иного
быта может стать поваром; бывший повар - завоевателем; экономист в новых
условиях начинал мечтать о голубом цветке; а вчерашний мечтатель - звать к
изучению экономики; иногда перемена профессий обнаруживала дарование;
иногда - топила когда-то бывший дар; не судите нас по наружности:
прогремевший на всю Европу Мережковский - жалкий повар литературной стряпни;
а в безвестность исчезнувший Э. К. Метнер, завоеватель новых путей,
занимается, кажется, скромной профессией редакционного техника при каком-то
цюрихском издательстве 46. Перепутаны все рельефы.
Вспомните диккенсовского мистера Микобера, игравшего в Лондоне глупую
роль кандидата на койку в долговой тюрьме и потом прекрасно возблиставшего в
Австралии47. В судьбе каждого литературного "героя" есть что-то от Микобера;
его деяния надо приписывать не ему, а его питавшему коллективу; мы все еще
интересуемся так называемыми известностями, хотя знаем, что они созданы
средой, в последнем счете ближайшим обстанием; а мы вырезаем фигурку,
поданную в композиции фигур и понятную только в ней48.


ВЕСНА

Весна, или - подготовление к экзамену!
Весна 1902 года свободна: при переходе с третьего на четвертый курс
экзамены заменяли зачеты; я сдал их; отец уехал председателем
экзаменационной комиссии в Петербург; мать - в деревню; май: я один; пустая
квартира: разит нафталином; чехлы, занавешенные зеркала, самовар, допевающий
песню; высунется глуховатая Дарья, кухарка, мой спутник49, и - пропадет;
квартира переполнена мыслями.
Мережковский, Ницше, Розанов, Врубель, Лермонтов роились в чехлах;
Лермонтова углублял Петровский, переплетая с Врубелем; Лермонтов открылся
впервые;60 разумеется, что его я прежде читал; но "открытие", о котором
говорю, не имеет отношения к знанию; "открытие" в том, что смысл образов,
кажущихся исчерпанными, - вдруг открытая дверь; уловлена тьма; пестрядь
слов, образов, красок оказывается прохватом всей глуби смысла; как если бы
читали глазами петит, а он бы стал интонировать.
Встреча с поэзией Фета - весна 1898 года;51 место: вершина березы над
прудом: в Дедове; книга Фета - в руках; ветер, качая ветки, связался с
ритмами строк, заговоривших впервые.