"Владимир Беляев. Старая Крепость (Трилогия, книга 1)" - читать интересную книгу автора

Ради бога: ми-ми!
Володька Марценюк поет громко, так, что даже паутина дрожит около него в
углу.
Петька Маремуха тянет дискантом - тонко, жалобно, точно плачет или
милостыню просит.
Маремуха такой толстый, а вот голос у него, как у маленькой девчонки.
А я совсем не пою, только рот раскрываю, чтобы не привязалась пани
Родлевская. Не до пения мне сейчас! Какая же тут к черту "Многая лета",
когда вот-вот позовут меня на головомойку к бородатому Прокоповичу.
Парта Котьки Григоренко свободна. Его в классе нет. Еще до того, как
начался урок пения, сыщики и воры сбежались обратно в гимназию, и сразу
разнесся слух о том, как я выкупал Котьку Григоренко. Ребята, сбившись в
кучу около поленниц, перебивая друг друга, на все лады толковали о нашей
драке.
Наконец во дворе появился и сам Котька. Весь какой-то общипанный, жалкий,
с прилипшими ко лбу волосами, он был похож на мокрую курицу.
Я в это время искал около гимназических подвалов заячью капусту, чтобы
залепить ранку на переносице. Увидев Котьку, мрачного, насупленного, я на
миг позабыл о неизбежном вызове в директорскую. Ох, как мне было приятно,
что я проучил этого задаваку, чистенького докторского сынка! За все я ему
отомстил! И за Куницу, и за свой разбитый нос, и за наших разбойников.
Не глядя в нашу сторону, словно не замечая нас, Котька быстро прошел по
черному ходу прямо к Прокоповичу и наследил по всему паркету. Тонкие, как
ниточки, струйки воды, стекая с намокшей одежды, протянулись вслед за
Котькой до самой директорской. Казалось, кто-то пронес по коридору воду в
дырявом ведре.
Как только прозвенел звонок, Володька Марценюк побежал в директорскую за
классным журналом для пани Родлевской. Он видел там Котьку и, вернувшись в
класс, рассказал нам:
- Прокопович завернул его в ту материю - помните, что на флаги для вечера
купили? Котька сидит в кресле, глаза красные, зубами стучит, а сам весь
желто-голубой - прямо попугай! Увидел меня - отвернулся, разговаривать
даже не стал. А Никифора директор послал к Котькиному отцу!
"Паршивый маменькин сынок этот Котька,- думал я.- А еще задается, что
спортсмен, что сильнее его в классе нет. Взять любого из наших зареченских
ребят - все до поздней осени купаются. Прыгнешь иной раз в воду, а она
холодная, даже круги перед глазами идут, - и ничего.
А этого задаваку толкнули на минуту в теплую воду, и он уже, бедняжка,
продрог, раскис, дрожит, как щенок,- целый тарарам вокруг него. А еще
атаман, скаутский начальник! У мамки бы на коленях ему сидеть!"

Обычно уроки пения у нас пролетали быстрее остальных. Разучили ноты,
пропели несколько раз песню, и уже звонок заливается в коридоре. А в этот
день время тянулось очень долго. Пани Родлевская надоела до тошноты. Она
то приседала от волнения, то снова вытягивалась над кафедрой так, словно
ее распинали: тощая, длинная, с круглым кадыком, выпирающим, словно
галочье яйцо. Карамора длинноногая - так называли мы ее. Она и в самом
деле была похожа на длинноногого тощего комара. Ребята говорили, что
Родлевская закрашивает чернилами седые волосы.
Не вытерпев, я сказал пани Родлевской, что у меня пересохло в горле и что