"Андрей Белозеров. Роскошь нечеловеческого общения " - читать интересную книгу автора

сражению.
Журковский медленно спустился по узкой, темной лестнице и, забывшись
(сколько раз напоминал себе - нельзя, нельзя, нельзя!), схватился ладонью за
тонкие и как всегда - зимой и летом, в зной и в лютые морозы - отвратительно
липкие перила. Анатолий Карлович брезгливо поморщился и вытер руку о полу
длинной матерчатой куртки.
Его взгляд привлекла щель во входной двери, сочившаяся блеклым полусветом
северного осеннего дня.
Журковский толкнул железную плиту, противно взвизгнувшую на металлических
петлях, вышел на улицу и от души хлопнул дверью.
"Когда же они научатся закрывать за собой? Ведь полгода назад поставили
кодовые замки, специально, чтобы бомжи не ходили... Все твердят -
"преступность, преступность", мол, на собственную лестницу вечером страшно
выйти! А поставили им кодовые замки - так они дверь не захлопывают. Что за
люди? Что за люди, Господи?"
Свернув в арку проходного двора, Журковский сделал привычный широкий шаг,
почти прыжок, чтобы не провалиться по щиколотку в глубокую лужу (он хорошо
знал эту выбоину в асфальте), но тут нога, на которую пришлась вся тяжесть
тела, заскользила, и, чтобы не упасть, Анатолию Карловичу пришлось привалиться
плечом к стене с обвалившейся во многих местах штукатуркой.
Выйдя из арки и отряхнув рукав куртки, Журковский оглянулся.
Так и есть. Лепешка раздавленного его ботинком собачьего дерьма.
Кое-как он почистил обувь, пошаркав ногами по чахлой траве квадратного
газончика, оживляющего тесный двор-колодец, и вышел на проспект.

Когда Журковский вернулся домой, первые гости уже бродили по его квартире.
- Ну наконец-то, - преувеличенно весело крикнула Галя, высунувшись на
секунду из кухни и снова исчезнув за углом длинного коридора. - Давай скорее,
Толя!
- Иду!
Журковский растянул лицо в обязательной улыбке. Она могла бы выглядеть
вполне добродушной, если бы не холодная злость, застывшая в глазах после
короткого диалога с кассиршей супермаркета, забывшей дать сдачу и долго не
понимавшей, чего же хочет от нее скандальный, въедливый и наглый покупатель.
Кассирша годилась пятидесятилетнему профессору Анатолию Карловичу
Журковскому в дочери, но легко и непринужденно называла его на "ты",
покрикивала, только что не материлась, а на одно из его замечаний даже
крутанула пальцем у виска, многозначительно взглянув на верзилу-охранника,
который с каменной рожей прислушивался к разговору.
- Иду, - повторил Журковский, топая по коридору. - Иду-иду!
На кухне толкались: Галина Сергеевна, Вика - жена доктора
физико-математических наук Андрея Суханова, приятеля Галины, ее дочь Надя -
существо совершенно бесплотное, этакий двадцатилетний заморыш с прозрачным
личиком, на котором, сколько помнил Журковский, всегда сидела маска невинного
идиотизма, и Карина Назаровна - персонаж из тех, кого в литературе
девятнадцатого века называли "приживалками". В конце двадцатого века в семье
профессора Журковского Карина Назаровна имела статус "безотказного человека".
- Принес? - спросила Галина.
- Принес... Вот... - муж протянул ей бутылку подсолнечного масла.
- Ну-ка, ну-ка... - Карина Назаровна перехватила бутылку и поднесла