"Василий Белов. Кануны (Хроника конца 20-х годов) " - читать интересную книгу автора

голова в лохматой шапке была повернута здоровым глазом вперед и оттого
глядела куда-то в сторону. Ему вдруг стало уныло: приходилось думать, в
какую избу идти. Он рассердился и решил идти наугад, к кому попало.
Рубленный в обло дом Роговых припал от старости на два передних угла.
Нахлобучив высокий князек, он тремя желтыми окошками нижней избы весело
глядит на деревню.
В обжитом тепле - привычно и потому незаметно для хозяев - пахнет
капустными щами, березовой лучиной и свежей квасной дробиной. Легкий запах
девичьего сундука примешивается сегодня к этим запахам. На зеркале и на
сосновых простенках висят белые, с красными .строчами полотенца; в кути, на
залавке, мерцает начищенный речным песком, медный, фабрики Скорнякова,
самовар.
Вся семья Роговых дома, близится время ужина. Никита Рогов, сивый и
суетливо-ходкий, синеглазый и неворчливый старик, режет ложку, сидя на
чурбаке у топящейся печки. Древесные завитки летят из-под круглой стамески,
иные прямиком в огонь. Никита бормочет в бороду, совестит сам себя.
Хозяин Иван Никитич - при такой же, как у отца, но только черной бороде,
с мальчишеской ухмылкой, зацепившейся где-то между ртом, правым глазом и
правым ухом. В исстиранной, когда-то красной, с белым крестом по вороту
рубахе, в дубленом жилете с рябиновыми палочками вместо пуговиц, в твердых
от еловой смолы штанах, он сидит на полу и вьет завертки, успевая играть с
котом и не давая погаснуть цигарке.
Сережка - заскребышек и единственный сын Ивана Никитича - вяжет вершу,
жена Аксинья сбивает мутовкой сметану в рыльнике, а дочь Вера, то и дело
приплевывая на персты, споро прядет куделю.
В избе тепло и тихо, все молчат, только полощется в печке огонь да
тараканы шуршат в потолочных щелях, словно шушукаются.
Вера вдруг прыснула смехом прямо в куделю. Она вспомнила что-то смешное.
- Ой, ой, Верушка-то у нас! - Аксинья тоже рассмеялась. - Чего, это,
видать, смешинка попала в рот?
- Попала, - Вера отложила прялку.
Она поохорашивалась у зеркала и подошла к Сережке.
- Сережа-то, Сережа-то вяжет и вяжет. А самому смерть охота на улицу.
- Самой-то охота!
Она кинулась его щекотать. Сережка сердито отпихивался от белых мягких
Веркиных рук, ему было и смешно, и злость разбирала на назойливую сестру.
- Ну-ко, петель-то много наделал?
- Сама-то наделала!
И мать, и дедко много раз посылали Сережку гулять, но он из упрямства
вязал и вязал вершу. Вера отступилась от брата и снова взялась за прялку.
- Ой, дедушко, хоть бы сказку сказал.
- Вишь ты, сказку ей. - Никита поверх железных очков ласково поглядел
на внучку. - Уж на беседу-то шла бы...
- Да ведь рано еще, дедушко!
- Дедко севодни все сказки забыл, - сказал Иван Никитич и откинул руку
с заверткой, чтобы поглядеть издали, - А вот я скажу одну. Бываль-щинку...
- Ой, тятя, ничего ты не знаешь!
- Знаю одну.
- Сиди! - замахалась Аксинья. - Чего-то он знает.
- А вот до ерманьской войны, в Ольховице у Вирииеи...