"Василий Белов. Кануны (Хроника конца 20-х годов) " - читать интересную книгу автора

- Это что избушка-то с краю?
- Да. Так отец у ее был, говорят, главный колдун на всю волость.
Смерть-то пришла, дак маялся, умереть-то ему никак не давали.
- Кто? - Сережка вскинул светлые, в мать, ресницы.
- Да беси. Оне и не давали, мучили. Ему надо было знатье кому-нибудь
передать. Пока знатье-то знаток не передаст с рук на руки, беси ему умереть
не дадут. Сторожем жил при церкве, от деревни-то на усторонье. Все говорил,
что когда умру, дак вы первую ночь дома не ночуйте. Умер он, а гроб-то в
углу на лавке поставили, под божницей. Ночевать дома остались, в деревню не
пошли.
Сережка перестал вязать, слушал. Аксинья ловко постукивала мутовкой,
рассказывала:
- Вот, закрыли покойника, легли спать. А дело было тоже о святках.
Огонь, благословясь, погасили. Спят они, вдруг мальчик маленький в
полночь-то ц пробудился. "Мама, говорит, тятя встает". - "Полно, дитятко,
спи". Он ее опять будит: "Мама, тятя встает!" - "Полно, дитятко,
перекрестись да спи". Никак не может матка-то пробудиться. Тут мальчик и
закричал не своим голосом: "Ой, мама, тятя к нам идет!" Она пробудилась, а
колдун-то идет к ним, руки раскинул, зубы оскалены...
В роговской избе стало тихо, казалось,, что даже тараканы в щелях
примолкли, Вдруг, ясодь в лампе полыхнул, двери широко распахнулись, что-то
большое и лохматое показалось в проеме.
- Ночевали здорово! - сказал Носопырь. И перекрестился. Иван Никитич
плюнул, Вера заойкала, а Сережка, белый от страха, поднял с полу копыл с
вершей. Носопырь сел на лавку.
- Ну, видно, пора и ужнать! - сказал весело Иван Никитич. Он сложил
завертки и пошел к рукомойнику. Аксинья отложила рыльник и начала собирать
на стол.
- Что, дедушко, не потеплело на улице-то?
- Нет, матушка, не потеплело.
- Пусть. Видать, сенокос будет ведреной.
У Носопыря заныло в нутре, когда Аксинья выставила из печи горшок со
щами. Носопырь снял свою лохматую шапку, склал ее на лавку около. Только
теперь Вера рассмеялась своему испугу.
- Ну, дедушко, как ты нас напугал-то!
Увидев, что одно ухо шапки без завязки, она рассмеялась еще громче.
- Ой! Ухо-то у тебя без завязочки! Дай-ко я тебе пришью.
- Пришей, хорошая девка.
Вера достала с полицы берестяную с девичьим рукодельем пестерочку. Нашла
какую-то бечевку и вдела в иглу холщовую нить. Носопырь подал ей шапку. Вера
вывернула в лампе огонь, чтобы было светлей пришивать. Вдруг она завизжала,
бросила шапку на пол и затрясла руками: из шапки проворно выскочил мышонок.
Все, кроме Никиты и кота, устремились ловить. Аксинья схватила ухват,
Сережка лучину. Иван Никитич затопал валенком. Поднялся шум, а мышонок долго
тыкался по углам, пока не нашел дырку под печку.
- Серко! А ты-то чего? Лежит, будто и дело не евонное. Ой ты, дурак, ой
ты, бессовестной! - Аксинья поставила ухват и начала стыдить кота: - Гли-ко
ты, прохвост, тебе уж и лениться-то лень, спишь с утра до ужны!
Кот как будто чуть застеснялся, но виду не подал. Он зевнул, спрыгнул с
лежанки, потянулся и долго царапал ногтями ножку кровати. От многолетнего