"Аркадий Белинков. Сдача и гибель советского интеллигента, Юрий Олеша " - читать интересную книгу автора

недоразумений.
Эти недоразумения принадлежат к такому типу, как например, уничтожение
городов орудийным огнем в результате штабной ошибки или смертной казни
невинного, а иногда даже стрельбы по своим. (Значение последнего
недоразумения, как становится все более ясным, преувеличено: стрельба велась
главным образом не по своим.)
Я имею в виду еще не вполне разрешенные недоразумения, происшедшие с
Анной Ахматовой и Андреем Платоновым, а также некоторые другие, связанные с
расстрелом Гумилева и самоубий-ством Цветаевой, гибелью в тюрьмах Бабеля и
Мандельштама, эмиграцией Ходасевича и Замятина и другие более или менее
удачные эпизоды борьбы за душу русской интеллигенции. Не будет лишним
напомнить о том, что до сих пор не исправлено и не искуплено недоразумение,
стоившее жизни Пастернаку.
Все эти неувязки возникли в результате излишней уверенности в том, что
тот, кто сегодня шагает не с нами, тот будто бы обязательно и всегда против
нас. Предполагалось, что это только так, всегда так, и поскольку это так, то
следует немедленно переломать ноги шагающему.
В частности, уверенность в том, что писатель, который сегодня шагает не
с нами, тот будто бы обязательно и всегда против нас, была излишне
абстрагирована от реальной истории.
Яростная категоричность этого утверждения неминуемо должна была
претерпеть историчес-кое превращение. Опыт прошедших десятилетий обнаружил
излишнюю заносчивость этих слов.
Кроме того, выяснилось, что несколько преувеличенный максимализм тезиса
разрушал органически сложившийся историко-художественный ряд.
Воскрешение казавшегося навсегда забытым искусства стало возможным,
потому что обнаружилась очевидная ненужность попытки заставить всех шагать
одинаково. Выяснилось, что вариации шагов могут быть без ущерба расширены.
Однако некоторые указывали, что могут возникнуть незапланированные
последствия. Другие, напротив, считали, что вариации шагов могут быть без
потрясения основ расширены. Однако жизнь вносила свои коррективы, и часто
расширение заканчивалось сужением. Вопрос остается открытым.
Кроме того, выяснилась историческая ограниченность излишне строгого
осуждения разношагающих. Можно предположить, что если это мнение было
поразительно верным в годы, когда еще не все писатели поняли значение
консолидации творческих кадров, то впоследствии, когда они поняли, это
приобрело лишь историческое значение. Можно даже предположить, что если
когда-нибудь в этом рассуждении и была крупица истины, то вскоре она была
залита морями злобного вранья и сейчас все это имеет опять же лишь одно
глубоко историческое значение.
Были, однако, опасения, что расширение вариаций может посеять некоторые
сомнения в молодых, еще не окрепших умах. Но эти опасения сразу же
рассеялись, поскольку стало ясным, что всегда есть серьезные и твердые люди,
которые знают, что не следует торопиться, люди, у которых имеется большой
жизненный опыт, седеющие виски, лучики морщинок, разбегающихся от добрых и
внимательных глаз, умение быстро ориентироваться в сложившейся обстановке и
в случае необходимости направлять исторический процесс. Все следует понимать
исторически. При таком взгляде на вещи (а это единственно правильный взгляд)
смена эпох заметна только в дни, когда происходит этот процесс. Если
исследователь процесс прозевал, то через несколько дней он уже ничего не