"Сол Беллоу. Герцог" - читать интересную книгу автора

Поезд повисал над Св. Лаврентием. Мозес нажимал в туалете педаль и в
отверстую загаженную воронку видел, как пенится река. Потом он стоял у окна.
Река сверкала, выглаживая каменные горбины, вскипала пеной на Лашинских
порогах и с грохотом мелела. На другом берегу была Конавага, индейские
хижины там стояли на сваях. Потом потянулись выжженные летние поля. В вагоне
открыли окна. Эхо отзывалось из соломы глухо, как сквозь бороду. Паровоз
сыпал искры и сажу на огненные головки цветов и заволосатевшие сорняки.
Так это было сорок лет назад. У сегодняшнего скорохода литая грудь,
сверкает стальное членистое тело. В нем не едят груш, в нем не едут Уилли,
Шура, Хелен и мама. Выходя из такси, он вспомнил, как мать, смочив слюной
платок, вытирала ему лицо. Ни к чему сейчас вспоминать это, понимал он,
обратив голову в соломенной шляпе в сторону Большого Центрального. Он теперь
зрелый муж, ему жизнь надо как-то наладить, если получится. А вот остались в
памяти запах материной слюны на платке, летнее утро, приземистый пустой
канадский вокзал, черное железо и надраенная медь. У всех детей есть щеки, и
все матери, поплевав, трут их. Такие вещи могут иметь значение, а могут его
не иметь. От общего порядка вещей зависит, какое придавать этому значение.
Острота же самих воспоминаний может быть признаком разлада. Постоянную мысль
о смерти он воспринимал как греховную. Веди повозку свою и плуг по мертвым
костям.
В вокзальной толчее Герцог, как ни старался сделать нужное,
сосредоточиться не мог. Мысли развеивались в подземном гуле поездов, голосов
и шагов, в переходах, освещенных бульонными блестками, в удушающем смраде
подвального Нью-Йорка. У него вымок воротник и взмокло под мышками, пока он
брал билет, еще он купил "Тайме",' и чуть не разорился на плитку шоколада
"Кадбериз", однако удержался, вспомнив траты на обновленный гардероб, в
который можно и не влезть, переборщив с углеводами. Враги будут праздновать
победу, если он нагуляет жирок, отпустит второй подбородок, обрюзгнет,
раздастся в бедрах, вывалит живот и обзаведется одышкой. И Районе это не
понравится, а с ее вкусами надо очень и очень считаться. Он всерьез
подумывал жениться на ней - при том, что в эту самую минуту покупал билет,
сбегая от нее. Вообще говоря, для нее только лучше, что он в разброде, зряч
и слеп одновременно, издерган, сломлен, озлоблен, капризен - ненадежен. Он
хотел позвонить ей в магазин, но на сдачу дали только пятицентовик, монетки
в десять центов у него не было. Можно разбить бумажку, но леденцы или
резинка ему не нужны задаром. Он подумал о телеграфе, но не стал выказывать
слабость - давать телеграмму.
На душном перроне Большого Центрального он опустил саквояж на
составленные ступни и развернул увесистую "Тайме" с лохмотно разрезанными
страницами. Мимо сновали бесшумные электрокары с почтовыми мешками, он с
усилием продирался к новостям. Несъедобное варево черной печати
ЛунныегонкиХрущпредупреэюдаеткомитетгалак-тическиеикслучиФума. Шагах в
двадцати от себя он увидел белое мягкое лицо независимо смотревшей женщины в
лаково-черной соломенной шляпке, обособившей голову и глаза, которые даже из
источенной указателями темноты настигали его с такой силой, какой не ведала
за собой их обладательница. Они могли быть голубыми или, скажем, зелеными,
серыми, наконец,- этого он никогда не узнает. Но то были сучьи глаза, это
совершенно точно. Из них лез тот бабский апломб, на который он моментально
ловился; в ту же минуту он получил сполна: круглое лицо, ясный взгляд
светлых сучьих глаз, пара гордых собою ног.