"Сол Беллоу. Герцог" - читать интересную книгу автора

не получится вместе. Она готова в чем-то признать и свою вину. Конечно, для
Герцога это не было полной неожиданностью. Но он действительно надеялся, что
дела шли на поправку.
В ясный, пронизывающий осенний день это все и случилось. Он был на
заднем дворе, занимался оконными рамами. Первый морозец уже прихватил
помидоры. Трава была густая и мягкая, она особенно хороша с приходом
холодных дней, в утренней паутине; обильная роса держится долго. Помидорные
побеги побурели, красные плоды лопнули.
Он видел Маделин в верхнем заднем окне, она забирала Джун спать, потом
услышал пущенную в ванне воду. Теперь она звала его из кухонной двери. От
резкого ветра с озера в раме дребезжало стекло. Герцог осторожно прислонил
раму к веранде и снял парусиновые рукавицы, а берет не стал снимать - как
чувствовал, что ему предстоит дорога.
Маделин яро ненавидела отца, но не зря тот был известным антрепренером,
"американским Станиславским", как его называли порой: готовя это событие,
она безусловно выказала драматическое дарование. На ней были черные чулки,
туфли на высоком каблуке, бледно-лиловое платье индейского тканья из
Центральной Америки. Она надела опаловые серьги, браслеты, надушилась, на
новый пробор расчесала волосы и до блеска засинила веки. Глаза у нее
голубые, на густоту цвета каким-то образом влияет изменчивый оттенок белков.
Прямо, красивой линией сходивший от бровей нос слегка подергивается, когда
она перевозбуждена. Герцогу даже этот тик был дорог. В его любви к Маделин
было что-то зависимое. И поскольку она командовала, а он ее любил,
приходилось мириться с тем, что выпадало. На той очной ставке в неприбранной
комнате сошлись два индивидуалиста, и с нью-йоркского дивана они так
виделись Герцогу: она празднует победу (она готовила эту великую минуту и
сейчас совершит долгожданное: нанесет удар), а он празднует труса, его можно
брать голыми руками. Какие ни выпадут ему страдания, он их заслужил; он
славно погрешил на своем веку; вот и расплата.
В окне на стеклянных полках декоративно выстроились венецианские и
шведские бутылочки. Они остались тут от прежних хозяев. Сейчас к ним
подобралось солнце и зажгло их. Герцог видел, как на стену легли волны,
струйки цвета, призрачные скрещения полос, и в центре, над головой Маделин,
разгорелось большое белое пятно. Она говорила: - Мы больше не можем жить
вместе.
Ее монолог продолжался несколько минут. Грамотно излагает. Монолог,
значит, репетировали, а он, выходит, все это время ждал, когда поднимут
занавес.
Их брак не из тех, что могут сохраниться. Маделин никогда его не
любила. Сейчас она признавалась в этом.- Мне больно признать, что я никогда
тебя не любила. И никогда не полюблю,- сказала она.- Поэтому нет смысла
продолжать все это.
- Но я-то люблю тебя, Маделин,- сказал Герцог.
Шаг за шагом Маделин набирала тонкости, блеска, глубины. Она расцвела,
ожили брови и этот ее греческий нос, глазам передался жар, горлом
поднимавшийся из груди. Она была в ударе. Она так жестоко разделалась с ним,
пришла ему мысль, так натешила свою гордыню, что избыток сил прибавил ей
даже ума. Он понял, что присутствовал в минуту, может быть, величайшего
торжества ее жизни.
- Ты должен беречь это чувство,-сказала она.- Я верю, что это