"Генрих Белль. Vive la France!" - читать интересную книгу автора

дельце с часами, господи, разбитые часы, куда ты с ними сунешься! А я дам
тебе за них двадцать пять сигарет, десять сейчас, итого тринадцать, а
двенадцать послезавтра, когда полевая лавка приедет, ты же знаешь, что...
- Замолчи, давай сюда!
Вилли мгновение помедлил, но потом сунул руку в карман и вытащил пачку
сигарет...
- Вот... но где...
Часовой вырвал у него пачку, вскрыл ее и тут же чиркнул спичкой, ярко и
беспощадно осветив оба лица, сейчас они были до ужаса схожи: бледные,
бесконечно усталые, с дряблыми дрожащими губами.
- Старик, да ты спятил, я же могу влипнуть! - воскликнул Вилли, - и
тогда...
- Замолчи! - голос часового звучал уже миролюбивее, - а то они меня...
Он отвернулся, но тут же спросил, оглянувшись:
- А теперь сколько времени?
Вилли опять аккуратно задрал рубашку, выудил часы из маленького
кармашка на поясе, поднес к глазам:
- Восемнадцать минут... так ты подумай насчет часов!
Часовой поплелся вниз по улице к следующему дому и привалился к дверям
кафе мадам Севри. Он курил с наслаждением, глубоко втягивая дым, и настоящее
счастье снизошло на него, от ядовитого дыма легко и приятно кружилась
голова. Он закрыл глаза. Десять сигарет, думал он. Да, ему казалось, он
физически чувствует, как время протекает между пальцами; тяжелая, черная,
призрачная безжалостная громада словно бы распалась, растеклась, как будто
открылся шлюз и его уносило потоком...
Улица что влево, что вправо вела в пропасть тьмы; тишина теперь как бы
растворилась и тоже потекла. Восемнадцать вечных минут были словно
препятствие на пути времени. Тишина текла теперь параллельно времени, так
близко, почти вплотную, что они казались единым потоком.
Поскольку он знал, что дворец находится справа, а школа слева, то ему
чудилось, что он видит их. Но аллею, ведущую от улицы ко дворцу, он и в
самом деле видел. Она была как высокая ажурная стена, более темная, чем
ночь, и окропленная тусклой светлотою неба.
Аккуратно пряча окурок в карман, он был уверен, что прошло самое
большее минут семь. Значит, уже двадцать пять минут третьего. Он решил
пройти через фабрику, это еще двенадцать минут, и тогда выкурить вторую
сигарету. Когда потом он снова вернется к дверям мадам Севри, выкурит
сигарету и пойдет к школе, будет, наверное, уже три часа.
Оттолкнувшись от дверей кафе, он двинулся вниз по чуть пологой улице к
воротам парка, затем, сбавив шаг, пошел дальше, дошел почти до угла
Кирхплатц, шестьдесят семь шагов, и свернул влево, к покинутой сторожке. От
ворот он глянул на разоренную сторожку, все деревянные части были украдены.
Он прибавил шагу, и вдруг ему стало страшно. Да, как это ни глупо, но ему
стало страшно. Хотя кто станет рыскать здесь, на этой разграбленной фабрике
в половине третьего ночи? Но ему было страшно. Его шаги по бетонному полу
гулко отдавались в пустом цеху, а сквозь дырявую крышу видны были клочки
сине-черного неба. Ему чудилось, что черный голый цех сквозь эти дыры в
кровле всасывает в себя грозную немоту ночи. Фабрику эту так выпотрошили,
что теперь нельзя было даже понять, что на ней прежде делали. Высокий голый
цех, где стояли лишь бетонные цоколи для станков, застывшие неуклюжими