"Генрих Белль. Vive la France!" - читать интересную книгу автора

колодами, по-видимому утратившая всякий смысл железная арматура, грязь,
обрывки бумаги; чудовищный холод и безутешность! Часовой, замирая от страха,
медленно прошел до конца огромного помещения, туда, где были открытые
настежь ворота. Их проем в мрачной черноте торцовой стены напоминал
прямоугольный сизо-синий платок; он шел прямо на этот платок, стараясь
ступать неслышно, ибо его пугал даже звук собственных шагов. Вдруг он
споткнулся о рельсовый путь, ведший на фабричный двор, пошатнулся и
схватился за стену и с громко бьющимся сердцем постоял в воротах. Хотя и
здесь он видел не слишком далеко, всего на каких-нибудь двадцать шагов, ему
все же верилось, что перед ним широкое поле, ведь он знал, что там должно
быть поле, и чуял его, чуял терпкую нежность весенних ночей над полями и
лугами.
Внезапно страх внутри него подпрыгнул и угодил в самое сердце. Он
повернулся, весь дрожа, и пошел, шаг за шагом приближаясь к немой угрозе, и
чем дальше он шел, тем яснее понимал, что страх его пустой и гулкий, и на
сердце у него стало почти радостно. Да, он даже улыбался, когда вошел в парк
через калитку в черной стене.
Все было как во сне! Долгим, долгим как целая человеческая жизнь,
показался ему этот обход, когда он вновь всходил по ступеням каменной
дворцовой лестницы. Он перешагнул через лужу, которую напустил капитан, и
встал в дверях. Очень странное у него было чувство: призрачно быстро и
вместе с тем безумно медленно проходило время, оно было иллюзорно,
непостижимо, противоречиво, и находиться в его власти ужасно. Все было как
во сне!
Реальными были только лужа, холод и сырость. Он решил не идти в обход
дворца, и сразу закурил. Все его подсчеты спутались, он с трудом уже
представлял себе свой путь: одна сигарета здесь, одна у дверей мадам Севри,
потом у Вилли... Должно быть, уже три. Значит, час уже прошел; он знал, что
сам себя обманывает, и все же, сознавая это, верил в обман.
И как я теперь скажу Вилли, что часов у меня уже нет! - подумал он с
отчаянием, ведь я позавчера пропил их у мадам Севри! Надо мне как-нибудь
протянуть до послезавтра, тогда я куплю эти сигареты в полевой лавке и верну
ему. Двенадцать штук отдам Францу, а тринадцать Вилли, значит, мне останется
еще семь сигарет и табак.
Да, а деньги, которые он взял взаймы?! Долги для бедняка опаснее всего,
с горечью подумал он. Когда приходят посылочки и денежные переводы от
Марианны, он все проматывает, деньги у него так и летят, и дальше он уже
ходит по заманчивому, но хлипкому мостику кредита, шатаясь от бездны
отчаяния к бездне пьяного дурмана.
А война остановилась! Это чудовище топчется на месте! Ужас без конца и
без края! День и ночь - военная форма и бессмыслица дежурств,
высокомерно-визгливая раздражительность офицеров и грубые окрики
унтер-офицеров! Их всех согнали на войну, как в стадо, безнадежное серое
громадное стадо отчаявшихся людей! Иногда ему вспоминался фронт, где
чудовище было действительно кровавым и кровожадным, но ему казалось, что все
лучше, чем бесконечное ожидание в этой стране, где всюду наталкиваешься то
на зловещее молчание, то на любезно-изящную насмешку. Вновь и вновь
монотонная карусель так называемого плана боевых действий будет бросать их
на укрепленный оборонительный рубеж и снова возвращать сюда, в эту грязную
дыру, где им знаком каждый ребенок, каждый стул в каждой пивной. А вино