"Генрих Белль. История одного солдатского мешка " - читать интересную книгу автора

кухне блины, и так странно ему было видеть во сне, что все блины, как только
начинали румяниться, с треском лопались и на сковороде от них ничего не
оставалось. Матушка все быстрее и быстрее выливала черпаком на сковороду
тесто, маленькие блины все сливались в один большой и лопались,
только-только зарумянившись. Матушка вдруг как обозлится - Стобский даже
улыбнулся во сне, ведь наяву она никогда не сердилась по-настоящему, - да
как опрокинет все содержимое миски на сковороду! И он видит огромный, пухлый
желтый блин во всю сковороду, блин растет, поджаривается, раздувается.
Матушка, удовлетворенно ухмыляясь, берет длинный кухонный нож с широким
лезвием, подводит его под блин, и вдруг бац! - страшный взрыв... И Стобский,
так и не успев проснуться, приказал долго жить.
Через неделю в одном из английских окопов, в четырехстах метрах от того
места, где прямым попаданием был убит Стобский, однополчане нашли его
солдатский мешок с обрывком наплечного ремня - все, что осталось от
Стобского на бренной земле. А найдя в английском окопе мешок Стобского, в
котором оказались кусок копченой домашней колбасы - неприкосновенный запас -
и польский молитвенник, решили, что Стобский проявил невероятный героизм в
день атаки, ворвался за линию расположения английских войск и там был убит.
Вот и получила польская мать в Нестройно послание от капитана Хуммеля,
сообщавшего о великой отваге, проявленной рядовым Стобским. Она попросила
своего священника перевести ей письмо, поплакала, сложила письмо вчетверо,
спрятала его между простынями и заказала три заупокойные обедни.
Но очень скоро англичане отбили свои окопы, и мешок Стобского попал в
руки английского солдата Уилкинса Грейхеда. Тот съел копченую колбасу,
выбросил, недоуменно покачивая головой, польский молитвенник во фламандскую
грязь, скатал солдатский мешок и присоединил его к своей выкладке. Через два
дня Грейхед лишился левой ноги, был отправлен на излечение в Лондон, спустя
девять месяцев он демобилизовался из королевской армии, получил небольшую
пенсию и, так как не мог теперь вернуться к своей почетной профессии
водителя трамвая, поступил швейцаром в один из лондонских банков.
Как известно, доходы швейцара не бог весть как велики, а Уилкинс к тому
же принес с собой с войны два порока: он нещадно пил и курил. Средств,
разумеется, на такую жизнь ему не хватало, и он начал распродавать вещи,
которые казались ему ненужными, а ненужным ему казалось почти все. Он продал
мебель и пропил деньги, спустил все свое носильное платье, кроме
одного-единственного истрепанного костюма, а когда уже нечего было
продавать, вдруг вспомнил о грязном узле, который валялся в подвале со дня
демобилизации. И тогда он сбыл с рук незаконно присвоенный и изрядно
заржавевший армейский пистолет, плащ-палатку, пару ботинок и солдатский
мешок Стобского. (В заключение два слова о судьбе Уилкинса Грейхеда: он
окончательно опустился. Безнадежно пристрастившись к алкоголю, он потерял
честь и службу, превратился в уголовного преступника, несмотря на потерянную
и похороненную в земле Фландрии ногу, попал в тюрьму и, продажный до мозга
костей, влачил до конца дней своих жалкое существование тюремного
доносчика.)
А мешок Стобского преспокойно провалялся в мрачном подземелье торговца
старьем, где-то в Сохо, целых десять лет - до тысяча девятьсот двадцать
шестого года; летом этого года старьевщик Луиджи Банолло чрезвычайно
внимательно прочитал циркуляр некой фирмы под названием "Хандсапперс
лимитед", которая так подчеркивала свою крайнюю заинтересованность в любых