"Генрих Белль. Хлеб ранних лет" - читать интересную книгу автора

Муллер был педант и скряга, что никак не вязалось с моим представлением о
нем.
Уже одного слова "недорогой" было достаточно, чтобы я возненавидел его,
-- хотя раньше не питал к нему ненависти,-- ибо я ненавижу слово
"недорогой". Отец тоже может порассказать кое-что о тех временах, когда фунт
масла стоил всего марку, меблированная комната с завтраком - десять марок,
и когда с тридцатью пфеннигами в кармане можно было пойти с девушкой
потанцевать. Рассказывая об этих временах, люди всегда произносят слово
"недорогой" с оттенком обвинения, словно человек, с которым они
разговаривают, виноват в том, что масло подорожало в.четыре раза. Уже
шестнадцатилетним мальчишкой, очутившись в городе один-одинешенек, я узнал
цену на все товары, ибо не мог заплатить ни за один из них; голод научил
меня разбираться в- ценах, мысль о свежем хлебе сводила меня с ума, и по
эечерам я часами бродил по улицам, думая только об одном - о хлебе. Мои
глаза горели, а колени подгибались, и я чувствовал, как во мне появляется
что-то волчье. Хлеб. Я стал хлебоманом, как люди становятся наркоманами. Я
был страшен самому себе, и из памяти у меня не выходил человек, который
как-то читал у нас в общежитии лекцию с диапозитивами об экспедиции на
Северный полюс; он рассказывал нам, что люди на полюсе разрывали на части
только что пойманную живую рыбу и проглатывали ее сырой. Даже сейчас, когда
я, получив жалованье, иду по городу с бумажками и мелочью в кармане, на меня
часто нападает волчий страх тех дней: завидев свежий хлеб в витрине, я
покупаю в булочной несколько хлебцев, которые кажутся мне особенно
аппетитными, в следующей - еще один, а затем целую гору маленьких
поджаристых, хрустящих булочек, которые отношу потом хозяйке на кухню,
потому что самому мне не справиться и с четвертой частью всего купленного
хлеба, а мысль о том, что он может пропасть, приводит меня в ужас.
Тяжелее всего были первые месяцы после смерти матери; мне больше не
хотелось учиться на электромонтера, но до этого я уже перепробовал
достаточно профессий: был учеником в банке, продавцом, подмастерьем у
столяра, - и каждый раз меня хватало ровно на два месяца; свою новую
профессию я тоже ненавидел, а хозяина возненавидел так, что у меня часто
кружилась голова, когда по вечерам я ехал обратно в общежитие в
переполненном трамвае; но я все же доучился, потому что решил доказать им
всем, что способен на это. Четыре раза в неделю мне разрешалось ходить по
вечерам в госпиталь святого Винцента, где дальняя родственница матери
работала на кухне: там я получал тарелку супа, а иногда и ломоть хлеба
впридачу; на скамейке перед окошком в кухню всегда сидело четверо или пятеро
голодных, большей частью старики. Когда окошко приоткрывалось и в нем
появлялись полные руки сестры Клары, они протягивали свои дрожащие ладони, а
я с трудом удерживался, чтобы не вырвать у Клары миску с Супом. Выдача супа
всегда происходила поздно вечером, когда больные уже давным-давно спали:
нельзя было возбуждать в них подозрение, что здесь занимаются неуместной
благотворительностью за- их счет; и в коридоре, где мы сидели, горели только
две пятнадцатисвечовые лампочки, освещавшие нашу трапезу. Иногда наше
чавканье приостанавливалось, окошко открывалось во второй раз и сестра Клара
давала нам по полной тарелке пудинга. Этот пудинг был такой же красный, как
дешевые леденцы, которые продаются на ярмарках; когда мы кидались к окошку,
сестра Клара качала головой и вздыхала, большей частью она с трудом
удерживалась от слез. Потом она говорила "обождите", шла еще раз обратно в