"Ирина Баздырева. Увидеть Мензоберранзан и умереть " - читать интересную книгу автора

солнцем комнате никого не было. В доме стояла тишина. В люльке мирно
посапывал сытый младенец. На столе ее ждал завтрак, оставленный заботливой
хозяйкой: кувшин молока и кусок ржаного хлеба, против которых ее организм
уже устал бунтовать, свыкшийся с так полюбившейся Нике пищей.
Ника устроилась за столом. Через приподнятую раму окна на пол ложилась
кружевная завеса, сотканная солнечным светом и ажурной тенью отбрасываемой
листвой яблонь. Звонкий щебет птиц рассыпался по двору. Влетавший в открытую
дверь и окно ветер, приносил запах уже прогретой дорожной пыли и аромата
первых скошенных трав. Где-то в доме с размеренным жужжанием билась муха.
Нике вспомнился ее первый день в Старых Дубах, когда она, таким же, ясным
утром стояла под дубом, который, может быть, был много старше самой деревни
и чьи корявые, узловатые ветви облюбовали птицы, множество птиц, не
обращавших внимания на висельника. Выводя каждая свою трель, они составляя
многоголосый хор. И вот их треньканье, щебетание и свист с наслаждением
слушала Ника, прикрыв глаза. Несмотря на разноголосицу, ей казалось, что
было, что-то слаженное в этом стихийном хоре. Тогда Ника ясно поняла чего
была лишена в Подземье.
Она доедала похлебку из молока с накрошенным в него хлебом, поглядывая
в окно, ожидая прихода Салли, которая должно быть опять задержалась у
колодца с кумушками, когда раздался топот босых ног, возбужденный гомон
ребятни и звонкий голос, выкрикнувший:
- Эльфийская шлюха!
В окно влетел камень, опрокинув на столе миску с остатками молока. В
зыбке беспокойно заворочался ребенок. Вскочив на ноги, Ника бросилась к
двери, чтобы разобраться с ними. Ее вдруг охватила тревожная уверенность в
том что с Салли, что-то случилось. Не могла она, вот так, надолго оставить
ребенка одного. Выскочив из калитки, Ника увидела убегающих в сторону храма
ватагу ребятишек и подобрав юбку, припустилась за ними заметив мимоходом,
что улица пуста и ни у оград, ни во дворах, ни у дверей домов никого нет.
Добежав, за ребятами, к храму, Ника обнаружила, что вся деревня собралась на
площади перед ним, под старым дубом. Среди громких возмущенных голосов,
слышался плач и причитания, но все перекрывал гневный голос отца Ансельма.
Ника невольно замедлила бег и перешла на шаг. От тревоги тоскливо заныло
сердце. Она уже знала, что случилось, что-то страшное, непоправимое. Салли?
На непослушных, подгибающихся ногах, Ника подошла к толпе, которая тут
же расступилась перед ней. Смотря на нее с неприязнью и открытой
враждебностью, люди сторонились ее. Возмущенный ропот и плач стихли, но
тишина, окружившая ее стеной отчуждения, не обещала ничего хорошего. На ком
бы ни останавливался вопрошающий, испуганный взгляд Ники, он встречал
неприязнь, и враждебность, а большинство просто отводили глаза.
У подножия дуба лежали на земле наспех сооруженные, из двух осиновых
жердей, носилки. Плащ прикрывал, чье-то неподвижное тело, лежащее на них.
Увидев Нику, отец Ансельм, словно ждал только ее, нагнулся и сдернул с
носилок плащ. Перед глазами Ники расплылись багровые круги, в ушах нарастал
гул, признаки подступающего обморока. Но она, тряхнув головой и глубоко
вдохнув, сумела отогнать приближающуюся дурноту. Не могла она позволить себе
упасть без чувств перед отцом Ансельмом, который, потрясая воздетыми руками,
что-то неистовство, мрачным голосом вещал, брызжа слюной. Когда он перестал
раскачиваться у нее перед глазами, Ника заставила себя посмотреть на
бездыханное тело. Откинутая назад белокурая головка Мэрион открывала