"Доналд Бартелми. Возвращайтесь, доктор Калигари" - читать интересную книгу автора

получится, я полагаю, сказал Хубер. Его глаза, к счастью, следившие за
дорогой во время этого пассажа, были холодны, как сталь. И тем не менее...
начал Уиттл. И, чтоб компенсировать тебе хлопоты, предположил Хуберт, ловко
эдак, буханула все это на сберегательный счет. Наперекор себе, вне всякого
сомнения, не уни-мался Уиттл. Так были хлопоты или нет? за которые
предложили слишком мало или вообще ничего? От негодования, заметил
Блумсбери, шея Уиттла закаменела: она и так по жизни была необъяснимо
длинной, тощей и деревянной. Деньги, подумал он, их взаправду было очень
много. В одиночку не управишься. Но волею судеб достались двоим.
На обочине возникла вывеска "ПИВО, ВИНО, ЛИКЕРЫ, ЛЕД". Хубер остановил
машину, "понтиак-чифтейн", и, заскочив в магазин, купил за 27 долларов
бутылку бренди девяностовосьмилетней выдержки с восковой печатью на
горлышке. Бутылка была старой и грязной, но бренди, когда Хубер вернулся с
ним, - выше всяких похвал. Надо отметить это дело, сказал Хубер, щедро
предложив бутылку сначала Блумсбери, который, по общему мнению, недавно
пережил утрату и потому заслуживал особого внимания, насколько это возможно.
Блумсбери оценил сей дружеский порыв великодушия. Пусть у него полно
пороков, рассудил он, но и добродетелей тоже достает. Впрочем, пороки все же
перевесили, и, потягивая старый добрый бренди, Блумсбери принялся
исследовать их всерьез, в том числе и те, коими грешил Уиттл. Единственным
пороком Хубера, после многих "за" и "против", Блумсбери посчитал
неспособность идти к цели. В частности, на дороге, рассуждал он, достаточно
какого-нибудь щита "Бензин 'Тексако'", чтобы Хубер позабыл про свои прямые
обязанности - управлять средством передвижения. У друзей имелись и другие
косяки, как смертные, так и простительные, которые Блумсбери обмозговывал с
подобающей тщательностью. В конечном итоге его раздумья прервало восклицание
Уиттла: Старые добрые денежки!
Было бы неправильно, сурово начал Блумсбери, их зажиливать. Коровы
пролетали за окнами в обоих направлениях. То, что за все годы сожительства
деньги были нашими, и мы их копили и гордились ими, не меняет того факта,
что с самого начала деньги были скорее ее, чем моими, закончил он. Ты мог бы
купить яхту, сказал Уиттл, или лошадь, или дом. Подарки друзьям, которые
поддерживали тебя в достижении этой трудной и, позволю заметить,
препоганейшей цели, добавил Хубер, вдавив акселератор до отказа так, что
автомобиль "чуть не взлетел". Пока все это говорилось, Блумсбери развлекался
мыслями об одном из своих излюбленных выражений: Все тайное непременно
становится явным. Вдобавок он вспомнил несколько случаев, когда Хубер и
Уиттл обедали у него. Они восхищались, накручивал он себя, не только
жратвой, но и пикантными деталями фасада и заднего двора хозяйки дома,
которые тщательно изучались и снабжались обильными комментариями. До такой
степени, что данное предприятие (читай: дружба) стало для него совершенно
нерентабельным и проигрышным. Хубер, к примеру, чуть ли не щупальцы вытянул
один раз, чтобы потрогать эти прелести, когда те оказались по-близости, аж
выгнулся и высунулся весь так, что логика ситуации вынудила Блумсбери на
правах хозяина дать Хуберу по рукам поварешкой. Золотые деньки, подумалось
ему, в сиянии нашей счастливой юности.
Совершенный идиотизм, сказал Хубер, мы знаем только то, что ты
соблаговолил рассказать нам об обстоятельствах, окружающих развал вашего
союза. А чего вам еще не терпится вызнать? спросил Блумсбери, ничуть не
сомневаясь, что им захочется вызнать всё. Было бы интересно, мне кажется, в