"Доналд Бартелми. Возвращайтесь, доктор Калигари" - читать интересную книгу автора

поднимался, и мы, прости меня за отступление, вдыхали его. Он пах, и я или
мы подумали в то время, что это замечательно, совсем двадцатый век. Кой и
был в конце концов нашим веком, никой иной.
Мы сидели там с тобой, ты и я, ибо у нас не было комнат, а вокруг -
парков, и не владели мы автомобилями, а пляжей не имелось - ни для любви, ни
для чего другого. Ergo1, если смиришься ты с анахронизмом, нас вытеснило на
балкон, в самый верхний ряд, откуда открывался нам скособоченный вид на
серебристый экран. Или открывался бы, если бы мы с тобой не занимались
лапаньем и толканьем, толканьем и лапаньем. С моей стороны, по крайней мере,
если не с твоей.
1 Следовательно (лат.).

Я и опомниться не успел, как рукою оказался у тебя под блузкой и
обнаружил там нечто очень милое и, как говорится, желанное. Оно принадлежало
тебе. Я не знал - в то время, - что с этим делать, а посему просто (просто!)
держал это в своей руке, и оно было, как гласит поговорка, мягким и теплым.
Если ты можешь этому поверить. Тем временем под нами, в партере, происходили
события, но те ли, за которые люди в партере заплатили, или нет, я не знал и
не знаю. Не знала и не знаешь и, где бы ты ни была сейчас, ты. Некоторое
время спустя, на кое я фактически отвлекся, я по-прежнему держал это в руке,
однако смотрел в иную сторону.
И ты тогда произнесла мне в самое ухо, продолжай, чего ж ты?
И я тогда произнес тебе в самое ухо, я смотрю картину.
При такой моей речи тебя сподвигло изъять это из руки моей, и я понял:
то было наказанье. Изъяв, ты начала - за неимением лучшего - смотреть
картину также. Мы смотрели картину вместе, и хоть в этом тоже имелся некий
вид близости, иной вид был утрачен. Тем не менее он там некогда
присутствовал, я этим утешал себя. Но я чувствовал, чувствовал, чувствовал
(думал я), что ты, как говорится, сердита. И на тот ряд балкона мы, ты и я,
не вернулись больше никогда.
После передачи в эфир этого объявления сам Блумсбери ощутил потребность
всплакнуть немного, и всплакнул, но не "в эфире".
Фактически он тайно плакал в аппаратной, где хранились микрофон,
консоль, проигрыватели и плитка - а "Звездно-полосатый стяг" смело играл
себе дальше, - в руке намазанный маслом гренок, и тут в стекле, соединявшем
аппаратную с другой комнатой, служившей приемной или фойе, Блумсбери увидел
девушку или женщину неопределенного возраста, одетую в длинный ярко-красный
льняной пыльник.
Девушка или женщина сняла пыльник, под которым носила черные
тореадорские брюки, оранжевый свитер и арлекинские очки. Блумсбери
незамедлительно выступил в приемную или фойе, дабы обозреть персону изблизи,
он разглядел ее, она разглядела его, через некоторое время состоялся
разговор.
- Вы на меня смотрите! - сказала она.
- О да, - ответил он. - Точно. Определенно смотрю.
- Зачем?
- Я просто это делаю, - сказал он. - Таково мое, можно сказать,
mйtier1.
- Milieu2, - сказала она.
- Mйtier, - сказал Блумсбери. - Если не возражаете.