"Дональд Бартельми. Critique de la vie quotidienne" - читать интересную книгу авторасоблазн послать все это к свиньям, и свой дом замечательный, и остальное, а
вечер провести в борделе, там, по крайней мере, к тебе проявят внимание, и никто не станнет выклянчивать лошадку, и не придется прыгать через отбивные, плаваюнщие на полу в лужах sauce diable. Да, опять незадача, суешь руку в карнман, и оказывается, у тебя всего три доллара, даже за вход заплатить не хватит, а по карточке там счет не выписывают, так что идея отправиться в бордель летит к чертям. Вот так и приходится смириться, а жаль, ведь не заиграет шаловливый румянец на скукоженной щеке, и отмеряешь для коктейнля свой сверхлимитный виски безо льда, который ты кое-как заменил, плесннув в бокал холодной воды, и возвращаешься в комнату, именующуюся жилой, и думаешь: ну и ладно, поживу тут еще какое-то время, не стану бунтовать против обстоятельств, ведь много есть таких, кому еще намного хуже моего достается, те, кому неудачно сделали трепанацию черепа, и девушки, котонрых не позвали на сексуальную революцию, и священники, которые все еще в облачении. И вообще, сейчас всего семь тридцать. Как-то в отеле, где мы с Вандой проводили выходные, нам досталась ужас до чего узкая кровать, а тут еще в нее залез мальчишка. Мы ему говорим: "Уж если ты хочешь к нам в постель, хоть и без тебя тесно, ложись в ногах". А он: "Не хочу, - говорит, - спать между вашими ногами". - "Что тут такого? - спрашиваем. - Ноги не кусаются же". - "Вы ими дрыгаете, - отвечает мальчишка, - как ночь, так вы сразу дрыгать нонгами". - "Ну вот что, - говорим мы, - или ты будешь спать в ногах, или на полу. Выбирай". - "А почему мне нельзя на подушке, как все? " - "Потонму что ты маленький", - объясняем мы, и ребенок наш захныкал и сдался, понял, что спор исчерпан, вынесен вердикт, так что никакие аргументы больше не будут написал нам на постель, как раз в ногах. "Черт бы тебя подрал! - откомментировал я, не подыскав ничего более подходящего по этому случаю. - Ты что же с постелью сделал, паршивец? " - "Не мог больше терпеть, - оправдывается он. - Само прыснуло". - "Ой, а я клеенку дома забыла", - вздыхает Ванда. Ну я и говорю тогда: "Провалились бы вы все! Будет когда-нибудь конец этой семейной жизни"? И обращаюсь к мальчишке, а он мне отвечает, и дело-то ну полная чепунха, а напряг у нас такой, что слон не выдержит. "Иди лицо вымой, - говорю. - Чумазый, смотреть противно". - "Ничего не чумазый", - мальчишка говорит. "Нет, - говорю, - чумазый. И для твоенго сведения, грязь к человеку пристает в девяти местах, хочешь назову в каких". - "Это из-за теста, - объясняет он. - Мы из теста маски лепили, как с мертвых снимают". - "Из-за теста! - всплеснул я руками, содрогнувншись при одной мысли, сколько они извели муки и воды, да еще, конечно, и бумаги на такое прелестное развлечение. - Посмертные маски! - все не мог я успокоиться. - Да что ты знаешь про смерть? " И слышу от мальчишки: "Смерть означает конец мира для личности, которую смерть постигла. Глаза ничего больше не видят, - говорит, - и значит, мир кончился". Ведь вернно. Тут не поспоришь. И я предпочел вернуться к главному делу. "Отец венлит тебе вымыть лицо", - сказал я, говоря о себе не впрямую, а отвлеченнно, потому что это придавало мне больше уверенности. "Знаю, - отвечает он, - ты всегда так говоришь". - "А где они, твои маски? " - "Сохнут, - говорит мальчишка, - на теплораторе" (это он так радиатор называет). Ну, пошел я к этому радиатору, посмотрел. Так и есть, четыре крохотные маснки. Одна - моего сына, остальные |
|
|