"Джон Барт. Плавучая опера" - читать интересную книгу автора

ложе. Ровно шестьсот семьдесят три раза она со мной спала, - он, возможно,
точной цифры не знает, но только оттого, что Джейн подсчетов не ведет, зато
я веду со всей тщательностью.
Теперь, пожалуй, объясню, как у нас все это устроилось, история
занятная, а капитан подождет свой "Шербрук", пропустит одну главу, ничего.
С Гаррисоном Мэком я познакомился в 1925 году на вечеринке, которую
устроил мой сокурсник по юридической школе в Мэрилендском университете. У
него была квартира где-то в Гилфорде - это из лучших районов Балтимора, - и
надрались мы изрядно. Надо сказать, что в те дни у меня как раз начинались
приступы мизантропии и нелюдимости, целый такай период в моей жизни
выдался - с 1925 года по 30-й. Мне тогда по разным причинам прискучили
обыденные устремления и радости людские, и, хотя право я изучал все так же
усердно (больше по инерции, впрочем), с ближним я старался соприкасаться
лишь в меру необходимости, проникшись безразличием ко всему, чем ближний
живет. Просто подвижником я все те пять-шесть лет прожил этаким буддийским
монахом из какой-нибудь эзотерической секты. Тоже был в своем роде ответ на
вопрос, который меня всю жизнь преследует, и, хотя давно уж все это в
прошлом, и сейчас с удовольствием мне те годы вспоминаются - приятно
оказалось с такой вот стороны зайти.
Знаете, этак таинственно выглядишь, когда встанешь от всех в стороне
где-нибудь у окна в нише, покуриваешь да поглядываешь на всю эту гогочущую
ораву с видом мудреца, которого ничто не потрясет, не: взволнует. Находились
очень даже славные люди - Гаррисон Мэк в их числе, - считавшие, что мне
ведомы глубины, им недоступные, и стремившиеся поближе со мной сойтись, а
женщины находили, что я, какая прелесть, ужасно застенчивый, так что,
случалось, ни перед чем не останавливались, только, как одна из них
выразилась, "сунуться бы за занавеску страха, притворяющегося высокомерием".
Кое-кто и сунулся, ну а я тоже кое-кому сунул.
На той вечеринке о знакомстве со мной особенно хлопотал какой-то дюжий,
красивый парень - подошел к окну, у которого я расположился, представился:
Гаррисои Мэк, и чуть не час молча простоял рядом, - со временем я выяснил,
что Гаррисон, сам того не замечая, чуть не до мелочей перенимает манеры да и
настроение всякого, с кем его сведет судьба, замечательное, скажу вам,
свойство, ведь сразу становится понятно, что своего-то у него ничего нет, ни
настроений, ни манер. В конце концов мы разговорились о том о сем - о
рабочем движении, сухом законе, о праве, о Сакко и Ванцетти, климате
Мэриленда, все этак походя, двумя-тремя фразами. Выяснилось, что Гаррисон
человек небедный, папаша его, старший Гаррисон Мэк, владеет компанией,
соленьями и маринадами занимается. Плантации, на которых выращивают продукт,
после всевозможных операций поступающий потребителю в банках с этикеткой
"Мэковские огурчики", расположены на восточном побережье, а оттуда он
доставляется на завод в Балтиморе, где его подвергают изысканной обработке,
и поэтому у Мэков летние домики по всему побережью, так что места, где я в
юности часто бывал, оказались Гаррисону хорошо знакомы. Вот мы и поболтали с
ним по-светски - про соленья да про капиталы.
Он был хорош собой: мускулистый - с детства к хорошему мясу привык, -
прожаренный солнцем, глаза ласковые, нос прямо-таки римский, а беседу ведет
непринужденно, сразу видно, что в колледже Джилмэна обучался, и костюм на
нем отличный, аристократ, да и только, но вот беда-то для семейства его,
Гаррисон в ту пору коммунистом сделался. И не каким-нибудь там болтуном