"Джон Барт. Химера" - читать интересную книгу автора

обращающуюся неискушаемостыо; способным, как и Набоков, но без дьявольской
его искусительности, воспринимать конечность как данность - и невинно учить
этому других.
В. Лапицкий

ХИМЕРА

ДУНЬЯЗАДИАДА

1

- И тут я, как обычно, прервала свою сестру, сказав: "До чего же ловка
ты со словами, Шахразада". Вот уже тысячную ночь сижу я у подножия твоей
постели, пока ты занимаешься с царем любовью и рассказываешь ему истории, и
та, которую ты еще не кончила, завораживает меня, словно взгляд джинна. Я бы
и не подумала вот так перебивать тебя перед самым концом, но я слышу, как
пропел на востоке первый петух, и т.д., и царь должен хоть немного
вздремнуть до рассвета. Если бы у меня был твой талант..."
- И, как обычно, Шерри отвечала: "Ты - идеальная слушательница,
Дуньязада. Ну да ничего; подожди, пока услышишь завтрашней ночью конец!
Если, конечно, сей благосклонный царь не казнит меня до завтрака, как он
собирался поступить все эти тридцать три с третью месяца".
- "Хм-м, - сказал Шахрияр. - Не считай критику в свой адрес само собой
разумеющейся; я еще могу к этому вернуться. Но я согласен с твоей маленькой
сестричкой, что история, которую ты сейчас излагаешь, весьма недурна, с ее
обманами, которые оборачиваются достоверностью, с ее взлетами и падениями, с
полетами в другие миры. Ума не приложу, как ты все это придумываешь".
- "У художников свои маленькие хитрости", - ответила Шерри. После чего
мы втроем пожелали друг другу доброй ночи, в общей сложности - шесть
доброночей. Утром твой брат, очарованный историей Шерри, отправился вершить
правосудие. Папенька в тысячный раз явился во дворец с саваном под мышкой,
ожидая, что ему велят отрубить дочери голову, единственный бзик у этого во
всех прочих отношениях столь же справного везиря, каким он всегда и был,
наградили которым коего три года неопределенности и тревог - и выбелили его
волос, могла бы я добавить, и сделали его вдовцом. Мы с Шерри после первых
ночей этак пятидесяти стали испытывать просто-напросто облегчение, когда
Шахрияр бормотал свое "хм-м" и говорил: "Клянусь Аллахом, я не убью ее, пока
не услышу окончания ее рассказа!" - но папеньку каждое новое утро заставало
врасплох. Он обычно падал ниц, чтобы выразить свою благодарность; царь
обыкновенно проводил весь день у себя в диване, судя да рядя, назначая и
запрещая тому челобитцу или другому, как гласят присказки; я, как только он
уходил, забиралась в постель к Шерри, и мы, по обыкновению, проводили наш
день подремывая и занимаясь любовью. Пресытившись языками и пальцами друг
друга, мы звали евнухов, прислужниц, мамелюков, комнатных собачек и ручных
обезьянок, напоследок же прибегали к Шерриному Мешку Веселок: маленьким, но
тяжелым шарикам из Багдада, дилдам с Островов Черного Дерева и Медного Града
и т. п. Придерживаясь некоего своего зарока, я довольствовалась сброшенным
птицей Рухх перышком из Басры, а вот Шерри прессинговала по всему полю. Ее
любимая история - об одной свинье ифрите, похитившем девушку в ночь ее
свадьбы; он поместил ее в ларец, на который навесил семь блестящих замков,