"Наталья Баранская. Тихая ночь в Роосне " - читать интересную книгу автора

переборка проступков, все в два голоса, не дослушивая, не нуждаясь знать,
желая уколоть, обидеть.
Надо было ему, виновному, взять себя в руки, взять ее за руку,
успокоить, признать ее правоту, повиниться, молить о мире. Он этого не
сделал. Он с грохотом сдернул с антресолей чемодан, оторвав при этом ручку,
швырнул в него кое-какие вещи, бросил на стол половину полученной зарплаты
и, хлопнув дверью, поволок чемодан - косо, за ремень, на вокзал, оставив
жену думать, что ей угодно.
Злая сила тащила Георгия Николаевича, будто лента эскалатора, с
которого ни назад, ни в сторону - только вперед, из дому, из Москвы,
спасаясь от разговоров, раздоров - вон, вон!
Так он попал на вокзал, купил случайный билет, узнал, что до поезда два
часа, и вдруг поехал к Але, потащил чемодан, в камеру хранения была очередь.
Не надо было ехать: вместо серьезного разговора, мирного прощания, получился
глупейший фарс.
Аля открыла ему, придерживая рукой распущенные льняные волосы, мягкие,
душистые, он так любил зарываться в них лицом. На ней была прелестная
сиреневая рубашечка с кружевом, он не помнил у нее такую. Она отстранилась
отчужденно, сказала, что одевается идти в театр. Почему он с чемоданом?
"Уезжает, зашел проститься, объяснить..." Аля вспыхнула и спросила, где его
ждет жена, не внизу ли? Георгий Николаевич не успел сказать: он едет один,
ему надо побыть одному...
Она сказала о Леле обидно, грубо, он обозлился, и разговор закрутился,
как мяч, пинаемый со всех сторон.
"С кем она идет в театр?" "Ясно, что не с ним, раз он уезжает". "Но с
кем? С кем? Он требует..." "Он ничего не смеет требовать, вот еще..." "Если
он только узнает, что она тут, без него..." "...Разве она не свободный
человек, даже смешно, и вообще, хватит..." "...Хватит? Чего - хватит?"
"Всего хватит, пора выйти замуж, иметь семью..."
Он не дал ей договорить, схватил, сдавил, потащил на руках в комнату.
Она брыкалась, толкала его в грудь, крикнула: "Пусти меня сейчас же, ты
пьян!" Это было обидно: она не замечала, что он несчастен, растерян. "Пьян!"
Он отпустил ее, больно стиснув предплечья, прошипел: "Я тебя убью, если
узнаю..." А она вдруг показала язык, засмеялась: "Успокойся, ты никогда
ничего не узнаешь". Злая, задорная, чертовски соблазнительная... Стиснув
зубы, он схватил чемодан за ремень, потащил - до поезда оставалось сорок
минут.
Он был расстроен, все зависело от случая, от других, от пустяковой
случайности, мелочи, только не от него.
Уступи ему Аля тогда, он не уехал бы, остался у нее, может, и совсем...
Он хотел позвонить товарищу из группы (на работу было поздно), у того
долго был занят телефон. А если бы нет? Товарищ мог его уговорить,
усовестить...
Дозвонился домой, сказать, что срочно едет в командировку. Подошел сын.
А если бы Леля? Попросила бы вернуться, заплакала, просто сказала "поговорим
спокойно"? Пожалуй, он бы вернулся...
Все было зыбко, неопределенно, зависело от ничего... Как, как "от
ничего"? Да, так - от ничего. Никто не пытался его удержать, его тянуло в
пустоту, несла нелегкая, и вот он примчал к финалу - к объявлению на доске.
Уже рассвело. Георгий Николаевич посмотрел на часы, но встать не