"Наталья Баранская. Черныш и другие " - читать интересную книгу автора

и для него самого, так как известно, что человека крепче всего на земле
держит его дело.
А теперешний... Ну, он был теперешним, так что о нем говорить. Он не
был стар и, возможно, был способен ловить мышей, но вряд ли бы согласился -
в нем было много важности. (Фасонный - определила его тетя Груша.)
Аграфена Васильевна знала, что имеет полное право от мышей отказаться.
Можно было на этом поставить точку. Но мыши в учреждении - непорядок. А тетя
Груша не была человеком, которому любой непорядок до лампочки, если он
только не в его личном хозяйстве. Поэтому она задумалась и вынесла
резолюцию.
- Кошку надоть завести, вот что. Они ее учуют, кошку-то. Кошка будет
жить, и мышей не станет.
- Верно! - обрадовалась Мариша. - У нас есть хороший котишка, я его
принесу.
- Надо спросить Михаила Михалыча, - сказала Элла, снова защищая престиж
заведующего.
- При чем тут... - буркнул Михмихыч и ушел к себе.
Слава уже давно исчез. Женщины немного продолжили разговор о кошках и
мышах. Элла удивила тетю Грушу и напугала Маришу, рассказав, как ей довелось
однажды во время студенческой практики, когда они жили в старом амбаре,
убивать палкой крыс. При этом глаза у Эллы сверкнули и сузились, а пальцы
чуть дрогнули. Мариша заметила это и тотчас увидела совершенно отчетливо
картину: Элла лежит, затаившись на ветке в лесу, тихонько шевеля кончиком
хвоста, и вдруг прыгает сверху на спину большому доверчивому лосю.
Событие пятое. После Восьмого марта начинается весна. Она непременно
начнется, даже если еще холодно. С работы идешь уже не вечером, а днем. А
когда наступают сумерки и асфальт становится лиловым, небо еще прозрачно и
светло. Зеленоватое небо над сиреневым городом. Это и есть весна. Несколько
теплых дней, и нальются почки, землю проткнут зеленые стрелки травы,
выбросят красновато-коричневые сережки тополя...
Где же была радость, обещанная Марише в канун Восьмого марта? Время
шло, а ее все не было.
Тетя Груша, объявив невежественной молодежи, что "нынче ранняя паска",
выставила вторые рамы и вымыла окна. Слышна стала улица - шарканье подошв по
тротуару, обрывки разговоров, девичий смех. Уличный шум смешивался с
привычными звуками лаборатории - жужжаньем и пощелкиваньем аппаратуры,
повизгиванием пилки из комнаты Михмихыча, похохатываньем Славы в телефонную
трубку и скрипом старого паркета.
В один мартовский день Марише захотелось уйти с работы вместе с
Михмихычем и побродить по весенним улицам. Захотелось так сильно, что она
решила подкараулить минуту и оказаться в коридоре в одно время с ним. Может,
пора было протянуть руку навстречу радости? Собравшись заранее, Мариша ждала
и прислушивалась. Щеки у нее разгорелись, чтобы остудить их, она
прикладывала к лицу холодное зеркальце из сумки. Но румянец не остывал.
Вдруг она услышала легкий шорох и скрип в коридоре. Она вышла и чуть не
наткнулась на Михмихыча. Он стоял к ней спиной и подавал пальто Элле. Они
торопились. Элла схватила сумочку и перчатки и, не застегиваясь,
выскользнула в дверь, а за ней, виновато ссутулив спину, последовал
Михмихыч. Было похоже на бегство. От кого же? Было похоже - от нее. И сердце
у Мариши сжалось от обиды и тоски.