"Джон Перри Барлоу. Животная пища " - читать интересную книгу автора

поношенные пальто, из-под которых торчали пристежные воротнички.
Маллиган начал с того, что поблагодарил хозяев за роскошный прием.
Сделано это было в той же лирической манере на грани серьезности и блажи. От
его тона все гости выжидающе замирали, очарованные и растерянные, не в силах
оторвать взгляд от великана. Майкл фланировал по залу, то и дело подходя к
столу и съедая кусочек сахара. Он рассказывал зрителям о своих приключениях
на поприще едока, сперва давая понять, что при желании любой мог бы
повторить его подвиги: съесть молочного поросенка или дюжину фазанов. Он
старался придерживаться традиционных представлений о возможностях человека -
не так трудно проглотить шесть дюжин апельсинов, или девяносто девять
сардин, или сто пятьдесят устриц (хотя о последствиях Майкл умолчал). Думаю,
большую часть этих историй ирландец все-таки выдумал. Не мог же он
отправиться в Севилью лишь затем, чтобы съесть там ничтожные семьдесят
апельсинов! Зато Маллиган сумел правильно начать выступление, создать
атмосферу, обрести власть над коллективным масонским сознанием и убедить
публику в своем всеобъемлющем обжорстве - так великий маэстро, взяв за
основу простую мелодию, ткет из нее пленительную сонату.
Маллиган все говорил и говорил, незаметно усиливая натиск, бросая вызов
даже самым легковерным. В ход пошли чудовищные подробности, еда теперь
измерялась не в тарелках, а в ящиках и мешках.
Наконец из другого конца комнаты раздался первый возглас недоверия, а
за ним тут же последовали другие - публика потеряла всякое терпение, как
бывает, если фокусник случайно раскрывает свой секрет или шутки юмориста
становятся чересчур предсказуемы. Маллиган с удовольствием играл и на этом.
Чем громче зрители выражали свое недовольство, тем громче он говорил и тем
немыслимее и экзотичнее были его истории. Майкл сдабривал выступление
отточенным пафосом. Он выжидал.
- Чепуха! - не выдержал кто-то. - Вы лжете!
Умолкнув на полуслове, Маллиган огляделся в поисках смутьяна. В зале
воцарилась гробовая тишина, все сорок девять пар глаз сверлили огромное
лицо, выражение на котором быстро менялось: от удивления до почти детской
обиды, словно бы ирландца уличили в обмане и низвели его вдохновенную ложь
до вульгарной ярмарочной клоунады.
- Этот человек, - прогрохотал он, встав за спиной упитанного масона и
зловеще возложив руки ему на плечи. - Этот человек, джентльмены, считает,
что я лжец.
Изумленные вздохи огласили зал, и Маллиган усилил медвежью хватку, так
что румяные щеки его жертвы побагровели.
- Лжец, - повторил ирландец, хлопнув поникшего коротышку по спине. С
подмостков, где я сидел, напуганный и восхищенный в равной степени, мне были
видны озабоченные лица тех, кто находился с Маллиганом в непосредственной
близости. Они пытались не принимать происходящее всерьез. Те же, кто сидел
подальше, толкались и хихикали, точно школьники на задней парте, получая от
выступления бешеное удовольствие.
И вдруг Маллиган просиял. Он широко улыбнулся и выпустил толстяка из
рук. В порыве неописуемой радости он развернулся на каблуках и объявил:
- У меня есть план!
Из-за стола снова раздалось бормотание, в котором слышались и скука, и
замешательство.
- Сэр, - обратился Маллиган к коротышке. - Съесть я вас не могу. -