"Анри Барбюс. Ясность" - читать интересную книгу автора

фантастические шахматные доски с квадратами света на темном поле. Эти
прямоугольные скалы поглощают наш муравейник. Люди, рассеиваясь среди
колоннады сумеречных деревьев, исчезают в тесных квартирах и комнатах; они
проникают в черные дыры - двери, проваливаются в дома, и там свет
превращает их в тени.
А я все шагаю в кругу своих спутников, мастеров и служащих: я не
знаюсь о рабочими. Затем прощаюсь и дальше иду один.
Силуэты прохожих исчезают; все реже скрипят замки и хлопают ставни;
дома замкнулись, ночной город превращается в глубокую пустыню. Я слышу
только свой шаг по земле.


Вивье делится на две части, как, впрочем, и большинство городов:
богатая часть - Большая улица, "Гран-кафе", шикарные гостиницы, дома с
лепными украшениями, церковь и замок на холме; другая часть - рабочие
кварталы, куда я иду. Сеть улиц переходит в шоссе, застроенное по обе
стороны рабочими бараками; оно ведет к плоскогорью, где стоит завод. Вот
дорога, по которой за шесть лет службы у господ Гозлан я привык подыматься
по утрам и спускаться, когда смеркается. Я корнями врос в этот квартал; в
будущем я хотел бы жить в другой части города. Но между двумя частями
города существует разрыв, наподобие границы; он всегда существовал и всегда
будет существовать.
На улице Вер мне попался только фонарь, да из тени серой мышкой
вынырнула девочка и снова нырнула в тень, не заметив меня; она вся
поглощена караваем хлеба, который ее послали купить, она прижимает его к
сердцу, как куклу. Улица Этап - моя улица. В полумраке за окном
парикмахерской движутся светлые фигуры, отбрасывая черные силуэты на
запотевший экран стекла. В ту минуту, когда я прохожу, стеклянная дверь с
дугой надписи распахивается и под бритвенным тазиком, зазывающим прохожего
своим позвякиванием, в широкой струе хлынувшего душистого света возникает
сам Жюстен Покар; прощаясь с клиентом, он говорит что-то, и я успеваю
заметить, как его клиент утвердительно кивает головой, а Покар,
непогрешимый в своих суждениях, поглаживает светлой рукой свою вечно юную
белокурую бороду.
Я миную бывшую мастерскую жестяных изделий; стены ее потрескались,
покосились, облупились, и в запыленных окнах чернеют звезды пробоин.
Немного дальше как будто промелькнула детская тень Антуанетт; у девочки
болят глаза, и никак не удается их вылечить; но я не уверен, она ли это, и,
не останавливаясь, вхожу в свой двор, как и всегда по вечерам.


Каждый вечер на моей дороге, как пограничный столб, маячит Крийон; он
целый день возится с какой-нибудь мелкой починкой в дверях своей мастерской
в глубине двора. Увидев меня, добряк-великан трясет своей головой в
четырехугольной шапочке; у него широкое, бритое лицо с огромным носом и
большими ушами. Он хлопает ладонями по кожаному фартуку, жесткому, как
доска, тащит меня на улицу, притискивает к воротам и, понизив голос,
убежденно говорит:
- Этот Петрарка - настоящий негодяй!
Он снимает шапочку, все энергичнее трясет лохматой головой, будто