"Оноре де Бальзак. Урсула Мируэ" - читать интересную книгу автора

черепаховый дворец, инкрустированный арабесками из слоновой кости. Большой
шкаф, створки которого были украшены пейзажами, выложенными из разных пород
дерева - здесь попадались даже зеленоватые оттенки, каких ныне уже не
встретишь, - предназначался, без сомнения, для белья и платьев девочки.
Комната благоухала неземными ароматами. Царивший в ней порядок
свидетельствовал о том, что ее обитательница наделена аккуратностью и
чувством гармонии, которое заметил бы даже такой грубый человек, как
Миноре-Левро. Особенно бросалось в глаза, что Урсуле дороги окружающие ее
вещи и что она любит свою комнату, где, можно сказать, прошло ее детство и
отрочество. Подойдя к окну, опекун убедился, что из комнаты его воспитанницы
в самом деле можно увидеть, что происходит в доме госпожи де Портандюэр.
Ночью он долго думал о том, как следует ему держать себя с Урсулой теперь,
когда он оказался посвящен в тайну ее первой любви. Прямые расспросы уронили
бы его в глазах девушки. Одобрил бы он ее чувство или осудил бы его - в
любом случае он поставил бы себя в ложное положение. Поэтому он решил
вначале понаблюдать за молодыми людьми и лишь затем попытаться, буде в том
появится нужда, побороть эту склонность прежде, чем она сделается
неодолимой. Только старый человек мог принять столь мудрое решение.
Изнемогая под тяжестью истин, открывшихся ему во время магнетического
сеанса, доктор ходил по комнате Урсулы из угла в угол, всматриваясь в разные
мелочи; ему необходимо было взглянуть на календарь, висевший сбоку на
камине.
"Эти мерзкие канделябры слишком тяжелы для твоих прелестных лапок", -
сказал он, взяв в руки мраморные, с медной отделкой, подсвечники и прикинув
их вес. Затем он посмотрел на календарь, снял его с камина и сказал: "Эта
штука тоже довольно безобразна. К чему в твоей уютной комнатке этот
почтарский календарь?"
- О, не забирайте его, крестный! - взмолилась Урсула.
- Нет, я завтра подарю тебе другой.
Старик ушел, унося с собой вещественное доказательство, заперся в своем
кабинете, нашел 19 октября - день Святого Савиньена - и увидел рядом с этой
датой маленькую красную точку, о которой говорила сомнамбула; такая же точка
стояла рядом с днем Святого Дени - патрона доктора, и днем Святого Иоанна -
патрона кюре. Эту точку величиной с булавочную головку спящая женщина
разглядела, презрев расстояния и преграды. До самого вечера старик размышлял
о событиях, свидетелем которых стал, - для него они значили гораздо больше,
чем для любого другого человека. Приходилось смириться с очевидностью. Душа
Миноре уподобилась разрушенной крепости - ведь существование его покоилось
прежде на двух столпах: неверии и отрицании магнетизма. Доказав, что, хотя
органы чувств подчиняются физическим законам, возможности их в некотором
роде беспредельны, магнетизм разрушил - так, во всяком случае, казалось
доктору Миноре - вескую аргументацию Спинозы[112]: конечное и бесконечное,
две субстанции, которые этот великий мыслитель полагал взаимоисключающими,
слились воедино. Как ни безоглядно верил доктор в делимость и подвижность
материи, он не мог признать за ней свойств едва ли не божественных. Наконец,
он был слишком стар, чтобы связать эти явления в систему, сопоставить их с
такими феноменами, как сны, видения, озарения. Вся премудрость доктора,
зиждившаяся на положениях школы Локка и Кондильяка, рассыпалась в прах.
Убедившись в том, что его кумиры - дутые величины, безбожник усомнился в
справедливости своих убеждений. Итак, все преимущества в этой борьбе юной