"Оноре де Бальзак. Принц богемы" - читать интересную книгу автора

изумительно чувствуют эти люди границы, где должна смолкнуть насмешка и
отступить свойственная французам склонность к тому, что солдаты называют
"бахвальством"; слово это, надо надеяться, будет выброшено из нашего языка,
хотя только оно одно и способно передать истинный дух богемы. Мы частенько
прохаживались насчет графа и Клодины. "Что ты сделаешь из своей Клодины?",
"Как твоя Клодина?", "Все еще Клодина?" Все это распевалось на мотив арии
"Все еще Гесслер" из оперы Россини.
- Желаю вам такую же любовницу, - сказал нам как-то разозленный
Пальферин. - Ни один пудель, ни одна такса или борзая не могут сравниться с
нею в мягкости, бесконечной нежной привязанности. Иногда я упрекаю себя, я
обвиняю себя в жестокости. Клодина покорна и кротка, как святая. Она
приходит, я отсылаю ее домой, она молча уйдет и заплачет только во дворе. Я
отказываюсь ее видеть целую неделю, назначаю свидание на следующий вторник,
на любой час, будь то полночь или шесть часов утра, десять утра или пять
часов вечера - время самое неудобное: час завтрака или обеда, время, когда
встают или ложатся спать... Все равно. Она придет, красивая, нарядная,
очаровательная, - и точно в назначенный час! А ведь она замужем. У нее масса
домашних дел и обязанностей. Мы бы с вами запутались в тех хитростях и
доводах, которые ей приходится измышлять и придумывать, чтобы приспособиться
к моим капризам!.. Но она не знает усталости и прекрасно держится! Я говорил
ей, что это не столько любовь, сколько упрямство. Она пишет мне каждый день,
я не читаю ее писем. Она об этом знает и все же продолжает писать! Вот
взгляните - в этой шкатулке сотни две ее писем. Она просит меня каждое утро
брать по письму и вытирать им бритву, я так и делаю! Она думает, и не без
основания, что, увидя ее почерк, я буду вспоминать о ней.
Ла Пальферин, рассказывая, занимался своим туалетом. Я взял письмо,
которым он хотел, по обыкновению своему, вытереть бритву, и, так как он не
потребовал письмо назад, я прочел его и оставил у себя. Вот оно: я, как и
обещал, нашел его.

"Понедельник. Полночь.

Ну что, друг мой, довольны ли вы мною? Я не попросила вас дать мне
руку, хотя вам было так легко протянуть ее, а мне так хотелось прижать ее к
своему сердцу, к своим губам. Нет, я не попросила об этом из опасения вас
рассердить. Я должна сказать вам одну вещь: к несчастью своему, я знаю, что
мои поступки для вас безразличны, и все же я всегда, всегда робею перед
вами. Женщина, которая вам принадлежит, независимо от того, известно ли
кому-нибудь об этом, или это остается тайной для всех, не должна навлекать
на себя никаких нареканий. Небесные ангелы, для которых нет тайн, знают, что
я люблю вас самой чистой любовью, но где бы я ни была, мне кажется, что я
всегда нахожусь в вашем присутствии, и я хочу быть достойной вас.
Меня глубоко поразило то, что вы сказали о моей манере одеваться.
Это заставило меня понять, насколько люди благородного происхождения выше
остальных! В покрое моих платьев, в моей прическе еще оставалось нечто от
привычек оперной танцовщицы. Мне сразу стало ясно, как мало еще у меня
настоящего вкуса. В первую же встречу вы не узнаете меня, вы примете меня за
герцогиню. О, как ты был добр к своей Клодине! Как я тебе благодарна за то,
что ты указал мне мои недостатки. Сколько внимания в нескольких твоих
словах. Стало быть, ты все же думаешь о принадлежащей тебе безделушке,