"Оноре де Бальзак. Принц богемы" - читать интересную книгу автора

сплетаются, и человек оказывается связанным по рукам и ногам в своих
чувствах и мыслях. Туллия хорошо изучила Кюрси: она знала, чем ранить его и
как исцелить. Для всякого наблюдателя, даже такого, который, как я, обладает
опытом, - подобного рода страсти кажутся бездной; глубины ее тонут во мраке,
и даже места наиболее освещенные окутаны туманом. Кюрси, старый, истрепанный
закулисной жизнью писатель, чрезвычайно ценил удобства своей новой жизни -
жизни роскошной, расточительной и беспечной; он был счастлив, чувствуя себя
властелином в доме, принимая знакомых литераторов в блиставшем королевской
роскошью особняке, где взор радовали лучшие произведения современного
искусства. Туллия позволяла ему царить в этом кружке, куда входили и
журналисты, которых нетрудно было привлечь к себе дарами. Благодаря званым
вечерам и деньгам, предусмотрительно дававшимся взаймы, Кюрси не подвергался
особым нападкам, пьесы его имели успех. Поэтому он ни за какие сокровища не
расстался бы с Туллией. Он, пожалуй, примирился бы даже с неверностью с ее
стороны, лишь бы не нарушать привычного течения своей беззаботной жизни. Но,
странное дело: в этом отношении Туллия не внушала ему никаких опасений. За
бывшей прима-балериной не замечалось никаких увлечений, а если бы они и
были, то она умела бы сохранять приличия.
- Дорогой мой, - наставительным тоном говорил дю Брюэль, прогуливаясь
со мною по бульвару, - нет ничего лучше, как жить с женщиной, которая,
пресытившись, отказалась от страстей. Такие женщины, как Клодина, в свое
время жили по-холостяцки и сыты по горло всякими удовольствиями; они все
изведали и вполне сформировались, они лишены жеманства, все понимают и
прощают - это самые восхитительные жены, каких только можно пожелать. Я бы
каждому посоветовал жениться на таких вот былых призовых лошадках. Я самый
счастливый человек на земле. - Все это дю Брюэль говорил мне в присутствии
Бисиу.
- Друг мой, - тихо сказал мне рисовальщик, - быть может, он хорошо
делает, что заблуждается.
Неделю спустя дю Брюэль пригласил нас к себе во вторник на обед. Во
вторник утром мне пришлось зайти к нему по делу, связанному с театром: речь
шла об арбитраже, который был поручен нам комиссией драматургов.
Нам уже пора было идти, но он сначала заглянул в комнату Клодины, к
которой никогда не заходит без стука, и попросил разрешения войти.
- Мы живем, как знатные особы, - сказал он мне, улыбаясь. - Каждый у
себя: мы не стесняем друг друга.
Нас впустили.
- Я пригласил сегодня нескольких друзей к обеду, - сказал дю Брюэль
Клодине.
- Вот как! - воскликнула она. - Вы приглашаете гостей, не предупредив
меня. Я здесь ничто! Послушайте, - продолжала она, взглядом предлагая мне
быть судьей, - я обращаюсь к вам. Если имеют глупость жить с женщиной такого
сорта, как я, - ведь я как-никак бывшая танцовщица Оперы, да, да, - то надо
постараться, чтоб люди об этом забыли; только я сама никогда не должна этого
забывать. Так вот, всякий умный человек, чтобы поднять свою жену в глазах
общества, постарался бы допустить в ней черты превосходства и оправдать свой
выбор признанием в ней исключительных качеств! Самый лучший способ заставить
других уважать ее - это самому ее уважать и относиться к ней как к истинной
хозяйке дома. Ну а дю Брюэль из самолюбия боится показать, что считается со
мной. Нужно, чтобы я десять раз была права, прежде чем он пойдет на