"Оноре де Бальзак. История величия и падения Цезаря Бирото" - читать интересную книгу автора

люди ценят мой ум, а дома жена, единственный человек, ради счастья которого
я из кожи вон лезу, считает меня глупцом!
Слова эти, прерываемые красноречивыми паузами и вылетавшие словно пули,
как у всякого, кто, обвиняя, оправдывается, выражали такую глубокую,
безграничную привязанность, что г-жа Бирото была в душе тронута; однако, по
женскому обычаю, она воспользовалась любовью мужа, чтобы взять над ним верх.
- Вот что, Бирото, - возразила она, - если ты меня любишь, позволь мне
быть счастливой на свой лад. Ни ты, ни я не получили светского воспитания,
мы не умеем ни разговаривать, ни держать себя в обществе; подумай, где уж
нам преуспевать в высших кругах? А как мне хорошо будет в "Трезорьере"! Я
всегда любила животных и птиц и с радостью стану возиться с цыплятами и
хозяйством. Давай продадим фирму, выдадим Цезарину замуж, и брось ты свое
"имогенное масло". На зиму мы будем приезжать к зятю в Париж, заживем
счастливо, спокойно, никакие перемены ни в политике, ни в торговле нас не
будут тревожить. К чему тебе душить других? Разве нам не хватает нашего
состояния? Или, став миллионером, ты будешь по два раза в день обедать,
заведешь себе еще вторую жену? Бери пример с дяди Пильеро, он благоразумно
довольствуется своим небольшим состоянием, и жизнь его заполнена добрыми
делами. Разве нуждается он в роскошной квартире? А я уверена, что ты решил
заказать новую обстановку, я видела у нас в лавке Брашона, не за парфюмерией
же он приходил.
- Верно, душенька, угадала, - я заказал для тебя обстановку; завтра мы
начнем переделывать квартиру под руководством архитектора, рекомендованного
мне господином де ла Биллардиером.
- Господи, сжалься над нами! - воскликнула г-жа Бирото.
- Ну рассуди сама, душенька. Неужели в тридцать семь лет такая
привлекательная женщина, как ты, должна похоронить себя в Шиноне? Да и мне
самому всего тридцать девять. Передо мной открывается блестящий путь, не
пропускать же такой случай! Действуя осмотрительно, я положу начало солидной
фирме, уважаемой парижским купечеством, сделаюсь основателем торгового дома
Бирото и стану не менее чтимым, чем Келлеры, Демаре, Рогены, Кошены,
Гильомы, Леба, Нусингены, Саяры, Попино, Матифа, а ведь ими гордятся или
гордились целые районы столицы. Полно! Это верное дело, золотое дно!
- Верное!
- Да, верное. Вот уже два месяца, как я его обмозговываю. Будто бы
между прочим, осведомляюсь о постройках в ратуше у архитекторов, у
подрядчиков. Господин Грендо, молодой архитектор, который будет переделывать
наш дом, в отчаянии, что за отсутствием средств не может принять участие в
нашей спекуляции.
- Он рассчитывает, что начнут строиться, вот и подзадоривает вас, чтобы
потом ощипать.
- Ну, таких людей, как Пильеро, Шарль Клапарон и Роген, не проведешь!
Пойми ты, - верный успех, как с "Кремом султанши".
- Но, дружок, зачем понадобилось Рогену пускаться в спекуляции, когда
он оплатил стоимость конторы и сколотил себе состояние? Не раз видела я его
озабоченного, что твой министр, идет - глаз не подымает; дурной это знак -
Роген что-то таит. И лицо у него вот уже лет пять как у старого развратника.
Кто поручится, что он не улизнет, захватив ваши денежки? Такие дела
случались. Знаем ли мы его как следует? Пусть он пятнадцать лет считался
нашим приятелем, а я за него не поручусь. Послушай, у него зловонный