"Оноре де Бальзак. Банкирский дом Нусингена" - читать интересную книгу авторадля вас дали!")
- Блестяще! - воскликнул Кутюр. (Нам действительно казалось, что мы слышим то, что происходит в церкви. Бисиу изображал все, вплоть до шума шагов следовавших за гробом людей, - он воспроизводил его, шаркая по полу ногами.) - Есть романисты, поэты, писатели, которые восхваляют парижские нравы, - продолжал Бисиу. - Но вот вам истинная правда о столичных похоронах: из ста человек, пришедших отдать последний долг бедняге покойнику, девяносто девять говорят во время панихиды о своих делах и развлечениях. Только чудом можно наткнуться хоть на какое-то подобие искренней скорби. Да и бывает ли вообще скорбь без эгоизма?.. - Увы! - сказал Блонде. - Ничто не внушает к себе так мало уважения, как смерть, но, может быть, она и не заслуживает уважения?.. - Да, это такое обыденное явление! - подхватил Бисиу. - После панихиды Нусинген и дю Тийе проводили покойника до кладбища. За гробом шел пешком старый слуга. Экипаж банкира следовал за каретой духовенства. - "Ну, торокой трук, - обратился Нусинген к дю Тийе. когда они огибали бульвар, - фот утопный слушай шениться на Мальфине: фы путете сашитником этой петной рытающей семьи; у фас путет сфоя семья, семейный ошак, том полная тшаша, а Мальфина - это клат". - Ну в точности Нусинген, этот старый Робер Макэр - Весь дю Тийе в двух словах! - воскликнул Кутюр. - "С первого взгляда она может показаться дурнушкой; но, должен признаться, в ней много души", - сказал дю Тийе. - "И сертца, а это клафное, мой торокой, она путет претанной и умной мошно полошиться на сертце сопстфенной супруки. Я охотно променял пы Тельфину, - а она принесла мне польше миллиона пританого, - на Мальфину, у которой пританое меньше". - "А сколько именно?" - "Не снаю тошно, но што-то есть". - "Есть мать, которая обожает розовый цвет", - ответил дю Тийе и этими словами положил конец попыткам Нусингена. После обеда барон сообщил Вильгельмине Адольфус, что у него в банке осталось всего лишь около четырехсот тысяч франков ее денег. Наследница мангеймских Адольфусов, весь доход которой сводился теперь к двадцати четырем тысячам франков в год, запуталась в слишком сложных для ее головы вычислениях... "Как же так, - говорила она Мальвине, - как же так, ведь только на портниху у нас уходило по шести тысяч франков в год. Откуда же твой отец брал эти деньги? На двадцать четыре тысячи франков нам не свести концов с концами, это нищета! О! если б жив был мой покойный отец, он умер бы с горя, увидев, до чего меня довели! Бедняжка Вильгельмина!" И она залилась слезами. Чтобы утешить мать, Мальвина стала доказывать ей, что она еще молода и хороша собой, что розовый цвет ей по-прежнему к лицу, что в Опере и у Итальянцев для нее всегда найдется место в ложе госпожи де Нусинген. Она убаюкала мать, и баронесса, грезя о празднествах, балах, музыке, изящных туалетах, успехе, уснула за голубым шелковым пологом в нарядной спальне - рядом с комнатой, где две ночи назад испустил дух Жан-Батист барон д'Альдригер. Вот в нескольких словах его история. Этот почтенный эльзасец, страсбургский банкир, сколотил себе при жизни состояние приблизительно в три миллиона. В 1800 году, тридцати шести лет от роду, в апогее своей сделанной во время революции финансовой карьеры он |
|
|