"Оноре де Бальзак. З. Маркас" - читать интересную книгу автора

озарено двумя светочами - двумя черными глазами, бесконечно нежными,
спокойными, глубокими, исполненными мысли. Эти глаза, если можно так
выразиться, были принижены. Маркас словно боялся взглянуть на кого-нибудь,
боялся не столько за себя, сколько за тех, на кого упал бы его
завораживающий взгляд; он обладал некоей силой, но не хотел ею пользоваться;
он щадил прохожих, он трепетал при мысли, что на него могут обратить
внимание. То была не скромность, а смирение, не христианское смирение,
неотделимое от милосердия, но смирение, подсказанное разумом, сознанием
того, что таланты в наши дни бесполезны, что ты не можешь проникнуть в
среду, отвечающую твоим склонностям, и жить в ней. В иные минуты этот взгляд
мог метать молнии. Из этих уст должен был исходить громовой голос, очень
напоминавший голос Мирабо[1].
- Я только что встретил на улице замечательного человека, - сказал я
Жюсту, входя.
- Это, видимо, наш сосед, - ответил Жюст. И действительно, он описал
наружность встреченного мною человека. - Таким и должен быть тот, кто живет,
как мокрица, - сказал он в заключение.
- Какая приниженность и какое величие!
- Одно соответствует другому.
- Сколько разбитых надежд! Сколько замыслов, потерпевших крушение!
- Семь миль развалин! Обелиски, дворцы, башни: развалины Пальмиры среди
пустыни, - сказал, смеясь, Жюст.
Мы прозвали нашего соседа "развалины Пальмиры". Уходя обедать в тот
унылый ресторан на улице Лагарп, где мы были абонированы, мы осведомились об
имени постояльца, проживающего в номере тридцать седьмом, и тогда-то мы
услышали необычное имя, поразившее наше воображение, - З. Маркас. Как истые
дети, мы повторили свыше ста раз с самыми различными интонациями - то
шуточными, то меланхолическими - это имя, звуки которого делали его вполне
пригодным для подобной игры. Жюст ухитрялся так выговаривать звук "З", что
создавалось впечатление взвивающейся ракеты; затем, пышно развернув первый
слог фамилии, произносил второй глухо и отрывисто, как бы рисуя картину
низвержения этой ракеты.
- Да все-таки чем же, как же он живет?
Между этим вопросом и тем невинным подсматриванием, к которому нас
побуждало любопытство, прошло ровно столько времени, сколько потребовалось
для осуществления возникшего у нас проекта. Вместо того чтобы бродить по
улицам, мы вернулись домой. Каждый из нас запасся романом - и ну читать да
прислушиваться. Среди глубокой тишины, царившей в обеих наших мансардах, мы
услышали ровное, тихое дыхание спящего человека. Я первый обратил на это
внимание.
- Он спит, - сказал я Жюсту.
- В семь часов! - ответил "доктор".
Таково было прозвище, которое я дал Жюсту. Меня он прозвал "министром
юстиции".
- Нужно быть очень несчастным, чтобы столько спать, - сказал я и
вскочил на комод, вооружившись огромным ножом, в рукоятку которого был
вделан штопор. Я провернул им в переборке круглое отверстие величиной с
мелкую монету. Приложив глаз к дырке, я увидел перед собой только мрак: я не
подумал о том, что было уже темно. Когда, около часу ночи, мы закрыли наши
романы и уже хотели раздеваться, в комнате соседа послышался шорох; он