"Оноре де Бальзак. Госпожа Фирмиани" - читать интересную книгу автора

отпечаток милой грации на окружающих ее вещах. Все в ее доме ласкает взор, и
вы как бы вдыхаете там родной воздух. Эта женщина естественна. У нее никаких
претензий, она ничего не афиширует, ее чувства выражаются просто, потому что
они искренни. Она откровенна, но умеет не оскорбить ничьего самолюбия; она
принимает всех такими, какими их создал Бог, жалея людей порочных, прощая
недостатки и смешные стороны, понимая все возрасты. Ее ничто не раздражает,
потому что с ее тактом она предвидит все. Нежная и в то же время веселая,
она приходит на помощь прежде, чем начинает утешать. Вы так ее любите, что,
если этот ангел совершит ошибку, вы почувствуете себя готовым ее оправдать.
Теперь вы знаете г-жу Фирмиани.
Стоило старику Бурбонну поговорить четверть часа с этой женщиной, сидя
подле нее, как его племянник был оправдан. Он понял, что за истинной или
вымышленной связью Октава и г-жи Фирмиани скрывается какая-то тайна.
Возвратясь к иллюзиям, которые золотят первые дни нашей юности, старый
дворянин судил о сердце г-жи Фирмиани по ее красоте и подумал, что женщина,
которая кажется столь проникнутой чувством собственного достоинства, не
способна на дурной поступок. Страсть, в которой ее обвиняли, казалось, не
лежала камнем у нее на сердце; ее черные глаза говорили о таком душевном
спокойствии, черты лица были так благородны, его овал так чист, что старик
сказал себе, любуясь очаровательным лицом, этим залогом любви и добродетели:
- Мой племянник, вероятно, сделал какую-нибудь глупость.
По словам г-жи Фирмиани, ей было двадцать пять лет. Но люди
положительные доказывали, что, если она вышла замуж шестнадцати лет в 1813
году, то в 1825-м ей должно быть, по крайней мере, двадцать восемь. Тем не
менее они же утверждали, что никогда еще она не была так привлекательна и
женственна. У нее не было детей; загадочный Фирмиани, весьма почтенный
сорокалетний человек, в 1813 году мог, как говорили, предложить ей только
свое имя и состояние. Итак, г-жа Фирмиани достигла наконец возраста, когда
парижанка лучше всего понимает страсть и мечтает о ней, может быть,
бессознательно, в часы досуга; она приобрела все, что продает свет, все, что
он предлагает, все, что он дает; дипломаты считали, что она все знает, их
противники считали, что она еще многое может узнать, наблюдательные люди
находили, что у нее беленькие ручки, маленькая ножка, движения, пожалуй,
слишком томные; но все вместе они завидовали Октаву или оспаривали его
счастье, сходясь во мнении, что она самая аристократически красивая женщина
во всем Париже... Еще молодая, богатая, отличная музыкантша, умная,
утонченная, принятая в память о Кадиньянах, с которыми она была в родстве по
матери, у княгини де Бламон-Шоври, оракула аристократического предместья,
любимая своими соперницами - герцогиней де Мофриньез, ее кузиной, маркизой
д'Эспар и г-жой де Макюмер - она льстила всякому тщеславию, питающему или
возбуждающему любовь. Слишком многие желали обладать ею, и потому она стала
жертвой изящного парижского злословия и тех очаровательных пересудов,
которыми так остроумно обмениваются, прикрывшись веером или беседуя наедине.
Наблюдения, которыми открывается эта история, были необходимы, чтобы
противопоставить настоящую г-жу Фирмиани Фирмиани, выдуманной светом. Если
некоторые женщины прощали ей ее счастье, то другие были беспощадны к ее
скромности; ведь нет ничего более ужасного, особенно в Париже, чем
подозрения без основания: их невозможно опровергнуть. Этот набросок
восхитительного своей естественностью образа дает о ней только слабое
представление; нужна была бы кисть Энгра, чтобы изобразить гордый лоб,