"Оноре де Бальзак. Прощенный Мельмот" - читать интересную книгу автора

де Лагард! - восклицал сержант.
"Старая жаба!" - скорбно подумал Кастанье.
- Барыня с барином приехали, прячьтесь! Вот сюда, господин
Леон,- говорила ему Дженни.- Барин, должно быть, недолго останется.
Кастанье видел, как сержант живо прятался за платья Акилины в ее
гардеробной. Вскоре и сам кассир появился на сцене, он прощался с
возлюбленной, которая потешалась над ним, подмигивая Дженни, а ему говорила
самые сладкие, самые ласковые слова. Обращаясь к нему - она плакала,
обращаясь к горничной - смеялась. Зрители требовали повторения куплетов.
- Проклятая баба!- кричал Кастанье у себя в ложе. Акилина хохотала до
слез, восклицая:
- Боже мой, как потешен Перле в роли англичанки! Что же это? Вы один во
всем зале не смеетесь? Смейся, мой котеночек! - говорила она кассиру.
Мельмот так захохотал, что кассира бросило в дрожь. Этот английский
хохот выворачивал ему все внутренности и отзывался в мозгу так больно, точно
хирург раскаленной сталью трепанировал ему череп.
- Они смеются! Смеются! - конвульсивно произносил Кастанье.
Вместо стыдливой леди, которую так комично представлял Перле, что от ее
англо-французского говора готов был лопнуть со смеху весь зал, кассир видел
самого себя: он бежал по улице Рише, возле бульвара садился на извозчика,
нанимал его в Версаль. Декорация еще раз переменилась. Он увидел плохонькую
гостиницу, которую содержал бывший его вахмистр на углу Оранжерейной улицы и
улицы Францисканцев. Было два часа утра, царило полнейшее молчание, никто за
ним не шпионил; подъехал экипаж; в упряжке были почтовые лошади, и его
подали сначала к дому на Парижском авеню, так как из осторожности он был
нанят от имени какого-то англичанина, проживавшего там. Кастанье садился в
экипаж и ехал. Но, смотря на сцену, Кастанье у заставы увидал пеших
жандармов, поджидавших экипаж. Он готов был испустить крик ужаса, но подавил
его, встретившись со взглядом Мельмота.
- Смотри дальше и молчи! - сказал англичанин. Вслед за тем Кастанье
увидал, как его бросили в тюрьму Консьержери. Потом в пятом акте этой драмы,
озаглавленной "Кассир", он увидал себя через три месяца: он выходил из суда,
приговоренный к двадцати годам каторги. Еще раз у него вырвался крик, когда
он увидал, как его выставили напоказ среди площади Дворца правосудия и как
палач клеймил его раскаленным железом. Наконец, в последней сцене он стоял
во дворе Бисетра среди шестидесяти каторжников, ожидая, когда до него дойдет
очередь и его закуют в кандалы.
- Боже мой! я больше не в силах смеяться! - говорила Акилина.-
Котеночек мой, вы так мрачны! Что с вами? Ваш приятель ушел.
- Два слова, Кастанье,- сказал ему Мельмот в тот момент, когда по
окончании пьесы г-жа де Лагард приказала капельдинерше подать манто.
Коридор полон был народу, бегство было невозможно.
- Что скажете?
- Ты проводишь Акилину домой, отправишься в Версаль и там подвергнешься
аресту. Нет такой власти человеческой, которая помогла бы тебе избегнуть
этого.
- Почему?
- Потому что рука, держащая тебя, не даст тебе уйти,- сказал
англичанин.
Кастанье пожалел, что не наделен способностью произнести такие слова,