"Оноре де Бальзак. Мэтр Корнелиус" - читать интересную книгу автора

преклоненные колени выражают страх, сложенные ладони - надежду. Когда все
устремляются душою к небесам, начинает действовать особая духовная сила,
вполне объяснимая. Мистическая экзальтация верующих, собравшихся вместе,
влияет на каждого из них, и даже самого немощного духом, вероятно,
подхватывают волны этого океана любви и веры. Своей электрической силой
молитва преодолевает таким образом само естество человеческое. Этим
безотчетным единством стремлений у людей, вместе повергающихся ниц, вместе
возносящихся к небесам, вероятно, и объясняется магическое влияние, которым
обладают возгласы священников, мелодии органа, благовония кадил и пышность
алтаря, голос толпы и молчаливая молитва. Вот почему мы не должны
удивляться, что в средние века в церквах, после длительных экстазов,
возникало столько любовных страстей, которые зачастую наставляли отнюдь не
на путь святости, хотя женщин, как и во все времена, они приводили в конце
концов к раскаянию. Религиозное чувство, несомненно, было тогда в родстве с
любовью, - порождало ее или само порождалось ею. Любовь еще была религией,
она еще отличалась своим особым, прекрасным фанатизмом, простодушной
суеверностью, высокой самоотверженностью, созвучными с христианством. К тому
же связь религии с любовью можно объяснить нравами того времени. Прежде
всего общество встречалось только у алтарей. Только там были равны сеньоры и
вассалы, мужчины и женщины. Влюбленные могли встречаться и вступать в
общение друг с другом только там. Наконец, церковные торжества по тем
временам заменяли зрелище; в церкви женщина живее испытывала душевное
возбуждение, чем в настоящее время на балу или в Опере. Не сильные ли
волнения приводят всех женщин к любви? Вмешиваясь в жизнь, проникая в каждый
ее уголок, религия в равной мере становилась соучастницей как добродетелей,
так и пороков. Она проникала в науку, в политику, в искусство красноречия, в
преступления, на троны, в плоть и кровь больного и бедняка,- она была все.
Такие полунаучные замечания, быть может, подкрепят достоверность этого
этюда, хотя некоторыми своими деталями он мог бы встревожить утонченную
мораль нашего века, как известно, застегнутого на все пуговицы.
В ту минуту, когда кончилось пение священников, когда последние аккорды
органа смешались с переливами голосов могучего церковного хора, запевшего
"Аминь", и последние отзвуки еще не заглохли под дальними сводами, когда
собравшиеся в молчании ждали благостного слова прелата, один горожанин,
торопясь домой или опасаясь за свой кошелек в сутолоке, неизбежной при
выходе, потихоньку удалился, хотя и рисковал прослыть плохим католиком.
Некий дворянин, притаившийся у одной из огромных колонн, окружавших клирос,
и как бы укрытый ее тенью, поспешил занять место, покинутое осторожным
горожанином. Пробравшись туда, он быстро уткнулся лицом в перья, украшавшие
высокую серую шляпу, которую он держал в руках, и с видом сердечного
сокрушения, способным растрогать любого инквизитора, преклонил на скамеечку
колени. Внимательно взглянув на этого молодого человека, соседи, казалось,
узнали его и, снова принимаясь за молитву, не удержались от жестов, в
которых выразилась общая мысль - мысль язвительная, насмешливая, немое
злословие. Две старухи покачали головами, обменявшись настороженными
взглядами. Стул, которым завладел молодой человек, находился возле входа в
часовню, устроенного между двух колонн и закрытого железной решеткой. В те
времена церковный капитул за довольно большие деньги предоставлял праве
некоторым владетельным семействам или даже богатым мещанам, не в пример
прочим, слушать вместе со своей челядью церковную службу из боковых часовен,