"Оноре Де Бальзак. Пьеретта" - читать интересную книгу автора

сестра создавала себе занятие, хлопотливо накрывая на стол или распекая
служанку. Барометр оказался самой полезной частью обстановки: Рогрон без
всякой надобности постоянно справлялся по нему о погоде, дружески
похлопывая его и заявляя: "Дрянная погода!" - на что сестра отвечала: "Что
ж, погода по сезону!" Всем, кто приходил к Рогрону, он расхваливал
качества этого прекрасного прибора.
Часть дня занимал еще завтрак. С какой медлительностью братец и
сестра пережевывали каждый кусочек! Пищеварение у них было поэтому
отличное, и им не приходилось опасаться рака желудка. Кое-как они
дотягивали до полудня, читая "Улей" и "Конститюсьонель". На парижскую
газету они подписывались вскладчину со стряпчим Винэ и полковником. Рогрон
сам относил газету полковнику, квартировавшему на площади в доме г-на
Мартене, и с огромным наслаждением слушал его разглагольствования. Он все
не мог взять в толк, какую же опасность представляет собой полковник Гуро.
По глупости он рассказал ему об остракизме, которому "тифеновская шайка"
подвергала Гуро, и передал ему все, что о нем говорили. Полковник, отменно
владевший как пистолетами, так и шпагой и никого не боявшийся, бог весть
как отделал "Тифеншу с ее Жюльяром", всех этих сторонников правительства,
людишек из верхнего города, которые продались иноземным государствам,
готовы на все ради теплого местечка, произвольно подменяют фамилии
кандидатов при подсчете голосов после выборов и т, д. Около двух часов дня
Рогрон отправлялся на прогулку. Он бывал счастлив, если какой-нибудь
торговец окликал его с порога своей лавки: "Как дела, папаша Рогрон?" Он
пускался в разговоры, расспрашивал о городских новостях, выслушивал
сплетни и россказни, ходившие по Провену, и разносил их дальше. Подымался
в верхний город, шел по размытой дождями дороге. Встречал порою стариков,
вышедших, как и он, на прогулку. Такие встречи были для него счастливым
событием. В Провене попадались люди, разочаровавшиеся в парижской жизни,
скромные ученые, живущие среди своих книг. Не трудно представить себе, с
каким видом Рогрон слушал заместителя судьи Дефондриля, скорее археолога,
нежели юриста, когда тот говорил, обращаясь к г-ну Мартене-отцу, человеку
ученому, указывая ему на долину: "Объясните мне, почему все бездельники
Европы ездят в Спа, а не в Провен, хотя французской медициной установлено,
что провенские воды выше качеством, богаче железом и что их лечебная сила
так же несомненна, как целительные свойства наших роз?"
- Что же вы хотите? - отвечал ученый муж. - Это одна из прихотей
прихотливого случая, столь же необъяснимая, как и он сам. Сто лет назад
бордоское вино не пользовалось ни малейшей известностью; маршал Ришелье,
одна из замечательнейших личностей прошлого века, французский Алкивиад,
назначается губернатором Гюйенны: он был слабогрудым - ни для кого не
тайна почему! - местное вино восстанавливает его силы, излечивает его.
Бордо получает стомиллионную ренту, и маршал раздвигает бордоские границы
до Ангулема, до Кагора, словом, на сорок лье в окружности. Уж не знаю, где
кончаются бордоские виноградники! А маршалу даже памятника в Бордо не
поставили!
- О! Если нечто подобное случится в Провене, в нынешнем ли веке, в
будущих ли веках, - говорил г-н Дефондриль, - надеюсь, тут будет
красоваться - на маленькой площади нижнего города или же у замка в верхнем
городе - белый мраморный барельеф с изображением г-на Опуа, возродившего к
жизни провенские минеральные воды!