"Оноре Де Бальзак. Пьеретта" - читать интересную книгу автора

- Сударь, возрождение Провена, по-видимому, уже невозможно, -
возражал старик Мартене. - Ведь город обанкротился.
Тут Рогрон, широко открыв от удивления глаза, воскликнул:
- То есть как это?
- Провен был некогда столицей, которая в двенадцатом веке соперничала
с Парижем: у графов Шампани здесь был тогда свой двор, не хуже чем у
короля Ренэ в Провансе, - разъяснял ученый муж. - В те времена культура,
веселье, изящество, женщины - словом, все великолепие общественной жизни
не сосредотачивалось исключительно в Париже. Но города, подобно
коммерческим фирмам, оправляются от краха с большим трудом: все, что
осталось нам от прежнего Провена, - это аромат нашего славного прошлого,
аромат наших роз, а в придачу - супрефектура.
- О, что сталось бы с Францией, сохрани она все свои столицы
феодальных времен! - восклицал Дефондриль. - Разве могут супрефекты
заменить поэтический, галантный и воинственный род Тибо, превративший
Провен в то, чем была когда-то для Италии Феррара, для Германии - Веймар и
чем ныне хотел бы стать Мюнхен?
- Неужели Провен был столицей? - удивлялся Рогрон.
- Да вы что - с неба свалились? - спрашивал археолог Дефондриль. Он
стучал тростью по тротуару и объяснял:
- Разве вы не знаете, что весь верхний город построен на склепах?
- На склепах!
- Ну да, на склепах, необычайно высоких и обширных, как церковные
приделы. И даже со столбами.
- Господин Дефондриль занят сейчас большим археологическим трудом, в
котором хочет раскрыть тайну этих загадочных сооружений, - говорил старик
Мартене, заметив, что судья оседлал своего любимого конька.
Рогрон возвращался к себе в восторге от того, что дом его стоит в
долине. Для обсуждения вопроса о провенских склепах требовалось пять-шесть
дней, так что на несколько вечеров холостяк и старая дева обеспечены были
темами для разговоров. Рогрон постоянно получал таким образом разные
сведения - то о старом Провене, то о предполагаемых браках - или же
узнавал какие-нибудь старые политические новости, и все это пересказывал
сестре. Сотни раз во время прогулки, порою многократно обращаясь к одному
и тому же лицу, задавал он вопрос: "Ну, что нового? Ну, что слышно?"
Вернувшись домой, он бросался на один из диванов в гостиной, как человек
замученный усталостью, хотя утомлен бывал лишь весом собственного тела. Он
возвращался к обеду и раз двадцать наведывался из гостиной на кухню,
поглядывая на часы, открывая и закрывая двери. Пока брат и сестра
проводили вечера в гостях, они кое-как дотягивали до того часа, когда
нужно было идти спать; но с тех пор как им пришлось коротать время дома,
вечера их были подобны томительному пути через пустыню. Порой соседи,
возвращаясь из гостей, слышали вопли, доносившиеся из дома Рогронов,
словно брат резал сестру, - то зевал изнывавший от скуки галантерейщик.
Этим двум механизмам нечего было дробить своими заржавленными колесами, и
они скрипели. Брат поговаривал о женитьбе, но только с отчаяния. Он
чувствовал себя постаревшим, усталым. Женщины пугали его. Сильвия, поняв
необходимость иметь кого-нибудь третьего в доме, вспомнила о бедной
кузине; их никто о ней не спрашивал, ибо все в Провене полагали, что и
молодая г-жа Лоррен и дочь ее - обе умерли. Сильвия Рогрон никогда ничего