"Оноре Де Бальзак. Пьеретта" - читать интересную книгу автора

Стряпчий, пока жена его сдавала карты, принялся объяснять, какой вес
приобретут и Рогроны, и полковник, и он сам, издавая "независимую газету"
для округа Провена. А в это время Пьеретта плакала горючими слезами; и
разумом и сердцем она понимала, что кузина ее гораздо более не права, чем
она сама. Дочь Бретани инстинктивно чувствовала, что не должна скудеть
рука дающего и милосердие не должно знать границ. Она ненавидела свои
красивые платья и все, что для нее делалось. Слишком дорогой ценой
приходилось платить за эти благодеяния. Она плакала с досады, что дала
повод бранить себя, и твердо решила - бедняжка! - вести себя так, чтобы
родственникам не в чем было упрекнуть ее. Она думала о том, как
великодушен был Бриго, отдав ей все свои сбережения. Она решила, что
достигла пределов своего несчастья, не подозревая, что в этот самый миг в
гостиной готовились для нее новые горести. Через несколько дней у Пьеретты
действительно появился учитель, обучавший ее грамоте. Она должна была
учиться читать, писать и считать. Обучение Пьеретты вызвало настоящий
разгром в доме Рогронов. Чернильные пятна на столах, на комодах, на
платьях; позабытые, валяющиеся всюду тетради и перья, песок для присыпки
чернил - на обивке мебели; книги, растрепанные, разорванные во время
приготовления уроков. Ей уже твердили - ив каких словах! - о необходимости
самой себе зарабатывать на хлеб и не быть в тягость другим. Выслушивая эти
жестокие поучения, Пьеретта чувствовала, как к горлу ее подкатывал клубок
и оно болезненно сжималось, а сердце так и колотилось в груди. Она глотала
слезы, ибо считалось, что слезами она наносит оскорбление своим добрым,
великодушным родственникам. Рогрон зажил своей привычной жизнью; он бранил
Пьеретту, как некогда бранил своих приказчиков, отрывал ее от игр, чтобы
засадить за учение, заставлял твердить уроки; он стал свирепым гувернером
бедного ребенка. Сильвия, с другой стороны, считала своим долгом научить
Пьеретту тем немногим женским рукоделиям, которые знала сама.
Ни Рогрон, ни сестра его не могли похвалиться мягкостью характера.
Эти ограниченные люди испытывали истинное наслаждение, мучая бедного
ребенка, и постепенно перешли от мягкости к самой неумолимой строгости.
Строгость их вызывалась якобы злонравием девочки, а та попросту, начав
учиться слишком поздно, не отличалась большой понятливостью. Ее учителя не
обладали искусством приноравливать свои уроки к пониманию ученицы - в чем
и состоит отличие домашнего обучения от школьного. Пьеретта, таким
образом, была гораздо менее виновата, чем ее родные. Ей очень туго
давались начатки знаний. За каждый пустяк ее обзывали глупой, бестолковой,
безмозглой, косолапой. Пьеретту вечно донимали упреками, да и в глазах
своих родных она ничего, кроме холода, не видела. В ней появилась какая-то
овечья тупость: она шагу не решалась ступить, ибо, что бы она ни сделала,
все было плохо, осуждалось, истолковывалось в дурную сторону. Она во всем
подчинилась деспотизму своей кузины, ждала ее приказаний и, замкнувшись в
пассивной покорности, молчала. Ее румяные щечки стали блекнуть. Временами
она жаловалась на боли. Когда кузина спрашивала у нее: "Где болит?" -
девочка, чувствуя общее недомогание, отвечала: "Везде!"
- Виданное ли дело, чтобы везде болело? Если бы у вас болело везде,
вас бы давно уже в живых не было, - отвечала Сильвия.
- Может болеть грудь, - назидательно говорил Рогрон, - зубы, голова,
ноги, живот; но в жизни я не слыхал, чтобы болело все сразу. Что это
значит: "Везде!" Если болит "везде", значит не болит нигде и нечего