"Оноре Де Бальзак. Онорина" - читать интересную книгу автора

главной лестницей особняка. Возвратившись в кабинет графа, я услыхал из-за
двери, что дядя выносит мне такой приговор:
- Совершить ошибку он может, потому что сердце у него пылкое, да и
все мы подвержены простительным заблуждениям, но это глубоко порядочный
юноша. - Ну как? - спросил граф, бросив мне приветливый взгляд. - Скажите,
понравилось ли вам там? В этой казарме столько пустых помещений, что, если
комнаты вам не по вкусу, я отведу для вас другие.
- В доме дяди у меня была только одна комната, - ответил я.
- Если хотите, можете перебраться хоть сегодня вечером, - сказал
граф. - Имущество у вас, вероятно, студенческое, достаточно одной кареты,
чтобы все перевезти. А сегодня мы пообедаем все втроем, - прибавил он,
обратившись к дяде.
К кабинету графа примыкала великолепная библиотека, он повел нас туда
и показал мне глубокую нишу, увешанную картинами, которая, по-видимому,
некогда служила молельней.
- Вот ваша келья, - сказал он мне, - здесь вы будете сидеть, когда
нам придется вместе работать, ведь я не стану целый день держать вас на
цепи.
И он подробно объяснил мне характер и условия моих будущих занятий;
слушая его, я понял, какой он ценный наставник в своем деле.
Мне понадобилось около месяца, чтобы освоиться с людьми и порядками в
доме, изучить новые обязанности и приноровиться к особенностям графа.
Секретарь волей-неволей наблюдает за человеком, у которого служит; вкусы,
пристрастия, нрав, причуды патрона по необходимости становятся предметом
его изучения. В тесном содружестве двух умов есть нечто большее и вместе с
тем нечто меньшее, чем в браке. Целых три месяца мы с графом Октавом
присматривались друг к Другу. Я с изумлением узнал, что графу всего лишь
тридцать семь лет. Внешне спокойный уклад его жизни, мудрость и
благородство поступков проистекали не только из глубокого чувства долга и
стоического миросозерцания; общаясь с этим человеком - а чем ближе я его
узнавал, тем он казался необычнее, - я угадывал, что за его трудами, за
его любезностью, за доброжелательной улыбкой, за внешней сдержанностью,
настолько напоминающей спокойствие, что легко было обмануться, таится
бездонная пропасть. Подобно тому, как, идя лесом, в иных местах по гулкому
звуку шагов определяешь залежи ископаемых или пустоты, так и при
постоянном общении в совместной жизни слышишь, как глухо звучат глыбы
эгоизма под покровом цветов вежливости и глубокие подземелья, прорытые
страданием. Душу этого мужественного человека терзало горе, а не уныние.
Граф понимал, что высший закон общественной жизни в деятельности, в
работе. И он твердо шел своим путем, невзирая на тайные раны и глядя в
будущее ясным взором, подобно мученику, полному веры. Ни скрытая тоска, ни
горькое разочарование, снедавшие его, не завели его в философские пустыни
неверия; этот государственный муж был религиозен, но без всякого
ханжества; он ходил в церковь святого Павла к ранней обедне, молился
вместе с мастеровыми и набожными слугами. Никто - ни друзья, ни придворная
знать - не подозревал, что он так ревностно исполняет церковные обряды. Он
предавался религии в глубокой тайне, как иные "порядочные люди" втайне
предаются пороку. Впоследствии мне суждено было увидеть, как граф поднялся
на вершину человеческого горя, значительно выше тех, кто считает, что
испытал больше других, кто высмеивает страсти и верования ближнего только