"Оноре Де Бальзак. Онорина" - читать интересную книгу автора

наиболее сложных работ, поручал составление некоторых докладов и исправлял
их, указывая мне на наши расхождения в толковании законов и в выводах.
Когда наконец я подал ему работу, которую он смело мог бы представить как
свою собственную, его радость послужила мне лучшей наградой, и он заметил
это и оценил. Пустяк этот произвел на него, такого сурового с виду
человека, необычайное впечатление. Он вынес мне, говоря судейским языком,
окончательный и не подлежащий обжалованию приговор: обнял меня и поцеловал
в лоб.
- Морис, - воскликнул он, - вы для меня уже не просто секретарь; еще
не знаю, кем вы станете для меня, но, если в моей жизни не наступит
перемены, вы, может быть, замените мне сына!
Граф Октав ввел меня в лучшие дома Парижа, и я ездил туда вместо
него, в его экипаже и с его слугами, в тех случаях - а они повторялись
часто, - когда он перед самым выездом вдруг менял решение, посылал за
наемной каретой и отправлялся куда-то... Куда?.. В том-то и заключалась
загадка. Мне оказывали радушный прием, по которому я мог судить, как граф
привязан ко мне и как высоко ценилась его рекомендация. Он был щедр и
заботлив, как отец, и не жалел денег на мои издержки, тем более что я был
скромен и ему самому приходилось думать обо мне. Как-то в конце января
1827 года, на вечере у графини Серизи, мне так упорно не везло в игре, что
я проиграл две тысячи франков, и мне не хотелось брать их из доверенных
мне сумм. Наутро я долго раздумывал, следует ли попросить денег у дяди или
лучше довериться графу.
Выбрал я последнее, - Вчера, - сказал я, когда граф завтракал, - мне
упорно не везло в картах, но я вошел в азарт и проигрался; я должен две
тысячи франков. Не разрешите ли вы мне взять две тысячи в счет годового
жалованья?
- Нет, - отвечал он с обворожительной улыбкой. - Когда выезжаешь в
свет, надо иметь деньги на игру. Возьмите шесть тысяч, расплатитесь с
долгами; отныне мы будем делить расходы пополам: ведь вы по большей части
являетесь моим представителем в свете, и от этого не должно страдать ваше
самолюбие.
Я не стал благодарить графа. Изъявление благодарности показалось бы
ему излишним. Этот случай даст вам представление о характере наших
отношений. Тем не менее мы еще не чувствовали полного доверия друг к
другу, он не раскрывал передо мною бездонных тайников, которые я смутно
угадывал в его душевной жизни, а я не решался спросить его: "Что с вами?
Какие муки вас терзают?" Что он делал, где пропадал долгими вечерами?
Часто он возвращался пешком или в наемной карете, когда я, его секретарь,
подъезжал к дому в его собственном экипаже! Неужели такой благочестивый
человек предавался тайным порокам и лицемерно скрывал их? Может быть, он
устремлял все силы ума на утоление мук ревности, более изощренной, чем
ревность самого Отелло? Или он был в связи с женщиной, его недостойной?
Однажды утром, уплатив по счету одному из поставщиков и возвращаясь домой,
я наткнулся по пути от собора святого Павла к городской ратуше на графа
Октава, который так оживленно разговаривал с какой-то старухой, что не
заметил меня. Физиономия старухи навела меня на странные подозрения, тем
более обоснованные, что я не понимал, куда граф девает деньги. Страшно
подумать! Я становился судьей моего покровителя! В то время, по моим
сведениям, у него на руках было более шестисот тысяч франков, и если бы он