"Оноре Де Бальзак. Дочь Евы" - читать интересную книгу автора

казаться вероятным каждому. Вместо того чтобы будить идеи, его герои - это
возвеличенные индивидуальности, возбуждающие только беглую симпатию; они
не связаны с великими вопросами жизни и, значит, не представляют собою
ничего; но он поддерживает интерес живостью мысли, удачными находками;
бильярдный игрок сказал бы, что он "берет шары фуксом". Он непревзойденный
мастер ловить на лету идеи, проносящиеся над Парижем или Парижем пущенные
в ход. Своею плодовитостью он обязан не себе, а эпохе; он живет
обстоятельствами и, чтобы подчинить их себе, преувеличивает их значение.
Наконец он неискренен, его фраза лжива. В нем что-то есть от фокусника,
как говорил граф Феликс. Его чернильница стоит в будуаре актрисы, это
чувствуется. Натан являет собою образ современной литературной молодежи,
ее поддельного великолепия и ее подлинного убожества; для нее характерны
легковесные красоты Натана и его глубокие падения, его кипучая жизнь,
полная нежданных превратностей судьбы и негаданных триумфов. Это поистине
дитя нашего пожираемого завистью века, в котором тысячи соперников, под
прикрытием политических систем, всеми своими обманутыми надеждами
выкармливают себе на потребу гидру анархии; домогаются богатства без
труда, славы без таланта, успеха без усилий, а по вине своих пороков
кончают тем, что после всех попыток бунта, после всех схваток с жизнью
существуют на подачки казны по благоусмотрению властей. Когда столько
молодых честолюбцев, пустившись в путь пешком, назначают себе общее место
встречи, то происходят состязания жаждущих успеха, несказанные несчастья,
ожесточенные битвы. В этом страшном бою победа достается самому неистовому
или самому ловкому эгоизму. Пример внушает зависть, его оправдывают, ему
следуют. Когда в качестве врага новой династии Рауль появился в салоне
г-жи де Монкорне, его дутое величие было в расцвете. Он принят был как
политический критик всех этих де Марсе, Растиньяков, Ларош-Гюгонов,
вошедших в правительство. Жертва своих роковых колебаний, своего
отвращения к искательству, Эмиль Блонде, который ввел Натана в
эклектический салон, продолжал играть роль насмешника, ни на чью сторону
не становился и со всеми поддерживал связи. Он был другом Рауля, другом
Растиньяка, другом Монкорне.
- Ты политический треугольник, - сказал ему со смехом де Марсе,
встретившись с ним в Опере, - эта геометрическая фигура подходит только
богу, которому нечего делать; честолюбцы же должны двигаться по кривой
линии - это кратчайший путь в политике.
На расстоянии Рауль Натан казался прекрасным метеором. Мода одобрила
его манеры и внешность. Взятый напрокат республиканизм наделил его
янсенистской резкостью, свойственной борцам за народное дело, - он над
ними смеялся в душе, - не лишенною в глазах женщин обаяния. Женщины любят
творить чудеса, ломать скалы, плавить бронзовые с виду характеры. И так
как моральный туалет у Рауля гармонировал в ту пору с его костюмом, то он
должен был стать и стал для Евы, пресыщенной своим раем на улице Роше, тем
переливчато-пестрым змием с искусительной речью, с магнетизирующими
глазами, с плавными движениями, который погубил первую женщину. Едва
графиня Мари увидела Рауля, она почувствовала в душе толчок, способный
испугать женщину своею силой. Мнимый великий человек своим взглядом оказал
на нее почти физическое воздействие, задел ее сердце и смутил его. Это
смущение было ей сладостно. Простодушную женщину ослепила пурпурная мантия
славы, временно драпировавшая плечи Натана. Когда подали чай, Мари