"Оноре Де Бальзак. Дочь Евы" - читать интересную книгу автора

графини - леди Дэдлей, г-жа д'Эспар и Натали де Манервиль - с такой
неуклюжей горячностью защищали ее, что этот слух приобрел некоторую долю
вероятности. Рауль, побежденный необходимостью, явился в среду вечером к
маркизе д'Эспар и застал у нее великосветское общество, там собиравшееся.
Так как Мари была без мужа, то Раулю удалось обменяться с нею несколькими
фразами, более выразительными по интонации, чем по содержанию Графиня,
предупрежденная г-жою де Кан о том, что на ее счет злословят, поняла
требования, предъявляемые к ней ее положением в свете, и дала их понять
Раулю Вот почему среди этого блестящего собрания единственною отрадою
обоих были те столь глубоко переживаемые ощущения, которые вызываются
мыслями, голосом, движениями, позой любимого человека Душа пылко льнет
тогда к пустякам. Порою взгляды обоих приковываются к одной и той же вещи,
так сказать, врезая в нее настигнутую и постигнутую мысль. Во время беседы
любуешься слегка выдвинутой ножкой, дрожащей рукою, пальцами, которые
вертят какую-нибудь безделушку, многозначительно ее передвигая, теребя,
отбрасывая Тогда уже говорят не мысли, не слова, а вещи, и говорят так
много, что часто влюбленный предоставляет другим передавать любимой
женщине чашку чаю, сахарницу и прочее в том же роде, из боязни выдать свое
смущение соглядатаям, которые как будто ничего не видят, но замечают все.
Мириады подавленных желаний, безумных надежд, дерзких мыслей мелькают во
взглядах. Здесь рукопожатия, утаенные от шпионов, приобретают красноречие
длинного письма и сладострастие поцелуя. И любовь ширится от всего того, в
чем она отказывает себе, она опирается на все препятствия, чтобы возрасти.
В заключение, чаще проклиная, чем преодолевая эти барьеры, она их рубит и
бросает в огонь, чтобы его поддержать. Здесь женщины могут постигнуть
размеры своей власти по самоумалению, до которого доходит великая любовь,
отступая, прячась в беспокойном взгляде, в нервной дрожи, за банальною
формулой учтивости. Сколько раз одно-единственное слово, сказанное на
нижней ступени лестницы, вознаграждало здесь влюбленного за тайные муки,
за пустую болтовню, в которой прошел весь вечер! Рауль, относясь
пренебрежительно к свету, излил свою ярость в речах и был великолепен.
Каждому внятно было рычание, вызванное помехой, которой не терпят
художники. Это неистовство в духе Роланда, этот все ломающий, все
разбивающий ум, поражающий острым словом, как палицей, очаровал Мари и
позабавил общество, словно оно видело перед собою утыканного бандерильями
разъяренного быка на арене испанского цирка.
- Как бы ты все ни крушил, ты не создашь вокруг себя пустыни, -
сказал ему Блонде.
Эти слова заставили Рауля опомниться, он перестал выставлять напоказ
свое раздражение. Маркиза предложила ему чашку чаю и сказала достаточно
громко, чтобы услышала графиня де Ванденес:
- Вы, право, очень забавны, навещайте же меня почаще в эти часы.
Рауля обидели слова "вы забавны", хотя они послужили основанием для
приглашения. Он принялся слушать, как те актеры, что рассматривают публику
вместо того, чтобы играть. Эмиль Блонде сжалился над ним.
- Милый мой, - сказал он, уводя его в угол, - ты ведешь себя в свете,
как у Флорины. Здесь никогда не горячатся, не произносят длинных тирад, а
только вставляют по временам в беседу острое словцо, изображают на лице
спокойствие при сильнейшем желании выбросить людей в окно, мягко
иронизируют, напускают на себя равнодушную почтительность к женщине,