"Дмитрий Балашов. Святая Русь (Книга 2, части 5 - 6) (Государи московские; 7)" - читать интересную книгу автора

Москве наладилась. Он продолжал находиться в той же келье Чудова монастыря
(с жильем в недавно выгоревшей и набитой народом Москве было трудно), но у
него появились ученики, вновь заработала каменная краскотерка, и уже
стругались кленовые доски, уже набивалась паволока на ковчеги будущих
новых икон сгоревших иконостасов и боярских божниц, и уже предвкушалось,
как тронет он - неизбывным чудом начала каждой новой работы - разведенные
на яйце с пивом краски, как проложит первые бегучие очерки священных фигур
по сияющему алебастровому левкасу, придавая безглазой поверхности разом и
глубину, и смысл, как ощутит вновь и опять то упоительное чувство
прикосновения к чуду и легкого страха, которое посещало его всегда, когда
он после большого перерыва брался за кисть.
Начали заходить и московские иконописцы, сперва иноки, а там и
миряне, живущие на посаде в Занеглименье. Любовали жадными взорами лазурь
и пурпур, осторожно, хоронясь друг друга, выспрашивали о тайнах мастерства
(иные не ведали даже, чем алебастровый левкас отличен от обычного!), брали
в руки <зуб рыбий>, большой моржовый клык, коим Феофан лощил и доводил до
блеска поверхность загрунтованных досок. Словом, началась привычная и
любимая им работа, и токмо одно было неясно до сих пор, дадут ли ему и
когда расписывать заново обгорелые московские храмы? Для него, как и для
всякого большого мастера, стенопись была главным делом жизни, а иконные
образа - проходной, не столь уже и важной работой, хоть и делал он ее со
всем тщанием, выписывая фигуры святых на досках гораздо аккуратнее; чем на
сырой оштукатуренной стене, где надо было спешить записать в один день всю
поверхность, подготовленную мастерами. Охра только к сырой обмазке
<прилипает>, образуя не смываемый и не растворимый водою красочный слой
(почему и способ такого письма, самого трудного, но и самого прочного,
называется по-фряжски <фреско>, что значит <свежая>). Ну и, что важнее для
мастера: иконные лики писать - или воссоздавать весь мир христианской
космогонии на стенах, столбах и сводах храма, знаменующего собою зримый и
потусторонний миры, с раем и адом, с изображениями сошествия святого Духа
на апостолов и Страшного суда, со всею священной историей, с подвигами
пророков и праведников, с рядами святых воинов и вероучителей, с образами
евангелистов в парусах храма и с самим Вседержителем в высокой
подкупольной глубине!
Свою судьбу и работу свою мерил Феофан ни чем иным, как количеством
расписанных им церквей, и потому днешний труд рассматривал токмо
подготовкою к тому, важнейшему и славнейшему, сходному с подвигами
христианских праведников, что, увы, зависело от решения нынешнего
митрополита московского Пимена! Тем паче пока его даже к восстановлению
каменного храма Чуда архангела Михаила, возведенного еще при митрополите
Алексии, не приглашали.
Изографы на Москве имелись нарочитые, но как-то со сторон, все более
приезжие из иных градов, укоренившиеся здесь суздальцы и володимерцы, даже
тверичи, подчас со своим навычаем и пошибом, и потому отнюдь не
совокуплявшиеся воедино и не составлявшие, как в Новгороде, своей
живописной школы, узнаваемой едва ли не в каждом написанном ими образе. В
этом тоже была, как понял Феофан, <столичность> Москвы, а вместе и
сравнительная молодость города.
Приходили бояре. Стояли, в долгой узорной сряде, взирали, как пишет
художник. Заказывая образ, осторожно выспрашивали о цене. Все строились, и