"Дмитрий Балашов. Святая Русь (Книга 2, части 5 - 6) (Государи московские; 7)" - читать интересную книгу автора

серебра было мало у всех.
Однажды явился бело-румяный, в каштановой бороде молодой дородный
красавец. Щурясь, обозрел работу, бросил слово-два, по которым прояснело,
что в письме иконном добрый знаток, сказал:
- Мечтаешь, поди, церкву расписать? - Воздохнул: - Погорела Москва!
Феофан кинул глазом. Гость вольно ходил по горнице. Полы
распахнутого, травами шитого, палевого, рытого бархата опашня почти
задевали стоящие у стен иконы. Сапоги, востроносые, цветные, на высоких
красных каблуках, верно, татарские, булгарской работы, точно и смело
печатали шаг. Москвичи-подмастерья словно пришипились, раздались по углам.
Два краснорожих молодца в алом сукне и с узорным железом в руках, что
вошли с гостем, замерли у двери.
- Из Царьграда? - вопросил вельможный красавец. Феофан кивнул.
- Новый терем рублю! - пояснил гость. - Сожгали ордынцы! А мечтаю на
то лето каменный класть! Дак ты, тово, распишешь ле?
Феофан, все не понимая, кто перед ним, опять неспешно склонил голову.
- Поглянь место, тово! - повелительно предложил гость и, не сожидая
согласия Феофана, пошел к двери. Только тут посунувшийся к нему подручный
шепнул изографу:
- Брат великого князя, двоюродник! Воевода! Владимир Андреич, сам!
Феофан накинул зипун, опоясался. На улице ждал расписной возок со
слюдяными оконцами, обитый изнутри волчьим мехом. Серпуховский князь
плюхнулся на сиденье, разбросав ноги в щегольских сапогах, мастеру указал
долонью супротив себя:
- Садись!
До речной стены можно было бы пройти и пешком, впрочем, Феофан уже
начал привыкать к тому, что знатные люди тут не ходили, а ездили.
Новорубленый княжеский терем стоял за соборной площадью на самом
взлобке берега, и из окон в чистых прозрачных слюдяных оконницах широко
смотрелось заречье с садами и теремами, оснеженным полем, пересеченным
струями дорог и окаймленным синими лесами в седой морозной дымке.
- Вон тамо - Орда! - сказал князь, воздохнув и без обычной улыбки
своей указывая на заречную, уходящую вдаль разъезженную дожелта дорогу.
Помолчал, присовокупил: - Так и зовут в народе - Ордынка!
Вишь разбили было бусурман, а ноне опеть платим дани-выходы...
Тохтамыша того кто и знал! Брат ноне сына в Орду посылает... Ну! Прошу к
столу, моих хлеба-соли отведать! - перебил он сам себя, вновь расплываясь
в незаботных улыбках. Слуги стремглав уже накрывали столы.
- Вот эдак-то станет и каменный терем! Дак на той-то стене, прямь
окон, град Московской ты мне изобрази! К той поре и отстроят, узришь,
сколь красовит город!
Князь явно гордился уничтоженною и теперь упрямо восстающею из пепла
Москвой.
После обильной трапезы с дичиной и разнообразным печевом (пост еще не
наступил) Владимир Андреич, обтирая усы и бороду тканым рушником, вновь
глянул пристально в очи Феофану (до того балагурил с сотрапезниками,
боярами и послужильцами своего двора, как понял изограф), посмотрел
строго, ставши на миг много старше своих лет:
- Дак помни, мастер! Удоволишь, осыплю добром! А пока - вот тебе
залог! Дабы не забывал меня! - Румяные уста князя опять тронула озорная